Артемис знал, что в такие моменты опасно трогать Герцогиню, и вовремя среагировал, приседая на четвереньки, потому что Алиса метала молнии в прямом смысле, ударяя в то место, где только что был Артемис.
Она явно не ожидала, что выстрелит в друга, отчего внезапно заскулила, словно пытаясь как-то этим исправить спонтанное извержение магии. Она попятилась в сторону, уходя от Артемиса, а потом резко обернулась к источнику воды, что бил где-то в десяти метрах от неё, и выстрелила со злостью сгустком магии.
Одновременно с брызгами воды воздух сжался и ночь озарило пламя огня, из которого вышел Герцог, взгляд которого был сдержанным, а лицо напряжённым. Его появление окончательно сорвало тумблер, переключающий контроль Алисы, и она вдруг стала собранной, будто готовясь к смертоносной битве. Она замерла в боевой позе, глядя исподлобья, и была обычно напряжённой, только в этот раз из чёрных глаз потекла чёрная густая слеза, что сразу бросилось в глаза Блэквеллу, который нахмурился и отрицательно покачал головой.
— Алиса, перестань. Нельзя использовать Некромантию, подумай о ребёнке, — спокойно заговорил Винсент.
— Я не… — попыталась оправдаться она, но не было аргументов, — Я не использовала.
— Не нужно врать, Алиса, я же вижу, что использовала.
— Я не специально…
— Я верю!
— Нет, — она махнула головой в отчаянии, — Ты не веришь мне. Что вы от меня прятали? — спросила вместо всего прочего она леденящим и требовательным тоном.
— Места Некромантии, — честно ответил Блэквелл.
— Почему?
— У тебя тяга силы, — заговорил Артемис, — Жажда. Тебе нужно больше и больше, как сейчас.
— Я могу бороться с этим! Вы знаете ведь, что могу, и делала это с успехом эти годы!
— Ты энергетически зависимая.
— И вы боялись, что меня потянет на черноту?
— Ты вкусила её, будучи демоном, а теперь сорвалась!
— НО ЗДЕСЬ ЕЁ МАЛО! — она снова заискрила, — ЗДЕСЬ ЕЁ ПОЧТИ НЕТ!
— Она здесь есть!
И тогда Герцогиня вытащила из медальона кристалл, завернула его в платок и бросила платок Блэквеллу, а тот осторожно его развернул.
— Вот где она есть, — ледяным и гневным тоном ответила Алиса, — В этом кристалле, и его отравила не я, не Элайджа, не чёртова Фея Моргана, а тот, о ком я твержу уже много недель.
— Где ты это взяла?
— У Катрины Риордан, — зло рыкнула она, — Отравлял её, пока вы тусили в пустой резиденции Опарыша. И я повторяю: здесь нет явной угрозы, это место опасно лишь своей плесенью и способностью вытягивать радость тех, кто долго здесь находится. Это никак не убрать, это никак не переложить в кристалл, это — след, тень былого, как чёртова радиация! Это будет всегда, пока Сакраль подчиняется законам магии.
Винсент задумался, потирая подбородок, а Артемис смотрел жалобно и отстранённо то на Герцога, то на Герцогиню:
— Она… её травили, пока я был здесь… Травили Некромантией!
— Этот кристалл предназначался не ей, — проложила Алиса гневно, — Тебе. А теперь скажи мне, кто мог подарить тебе шариковую ручку с гравировкой?
— Дэн! — в ужасе ответил Артемис, — Да вы шутите!!! Дэнни вообще никак к Некромантии не причастен.
— Алиса, — позвал Винсент, — Ответь честно: использовала ли ты Некромантию в последнее время?
— Ты знаешь, что каждый божий день… — начала она, но он оборвал.
— Я имею ввиду не просто очистку магии при помощи твоей силы, а Некромантию внутри тебя. Ты избавилась от неё или использовала, как источник силы, как это делают демоны?
Алиса замолкла и поджала губы:
— Я забрала её у Катрины, — тихо ответила она.
— Ты уничтожила её?
— Ещё нет… — это было сказано так тихо, что было еле слышно, но Блэквелл резко отвёл взгляд и посмотрел в сторону хмуро, что было очень нехорошим знаком. Он сжимал кулаки до бела поочерёдно, но на лице не отражался излишний гнев. Алиса знала, что он не станет кричать на неё, а лучше б кричал, он просто что-то решил и решение было не в её пользу. Ей казалось, что вдруг она стала даже не лёгкой фигурой в его шахматной игре, в что в какой-то момент, он счёл её настолько ненужной и бесполезной, что убрал из игры, бросив в дальний угол. Перед глазами воображение рисовало разные картины, соединяя их с моментами прошлого, добавляя красок пёстрыми убранствами любовниц, которых Блэквеллу всегда было мало, но самое больное было в безразличии.