— Думать — моя задача, а их — охранять.
— От меня охранять? Тогда и ты недалеко ушёл, — он повертела пальцем у виска, — Много ума нужно иметь, чтобы прийти ко мне сюда и взять охрану, чтобы себя от меня защитить. Первое — когда я на тебя нападала? Второе — поверь, если нападу, то эти юродивые даже по бубну ударить не успеют. — она указала на большую медную пластину на стойках.
— Это не бубен, а барабан, милая моя Акаша.
— Не суть!
— Они защищают не от тебя. Разреши войти, и я расскажу тебе всё.
Квин начало трясти мелкой дрожью от гнева. Облака сгущались над севером невероятно быстро, и Тарк снова заговорил:
— Квинни, — позвал он её так, как раньше называл Альк, — Ты сильнее своего гнева. Я войду один, моим воинам не место в твоей обители. Мы вспомним то, что было, вспомним Алька.
Он говорил ласково и улыбался тёплой улыбкой, играя на одиночестве и привязанности Квин. Сколько бы не отризаала северянка, но она всё же привязалась к Тарку, несмотря на то, что упорно отрицала это чувство, пронесённое на протяжении почти девяти лет.
Квин смягчилась и предупредила:
— У тебя час. По исходу ты уйдёшь и не вернёшься.
— Спасибо, — кивнул он.
— Это в память о брате, а не для тебя.
Он зашёл, а Квин наблюдала за каждым его движением и шагом, отмечая новизну в его поведении.
— Можешь потратить этот час на водные процедуры. — она приблизилась к Тарку очень близко и втянула ноздрями воздух, — От тебя непередаваемо смердит.
Он опустил на неё глаза и осторожно положил руку на её талию:
— Нашу последнюю встречу нельзя тратить на посторонние вещи.
— Будь уверен, в дом я тебя не пущу. И руки убери.
— Я скучал!
— А я нет. — она сама убрала его руку и отошла на несколько шагов назад, чтобы не искушать мужчину, — Надеюсь, ты тратишь свою жизнь не напрасно, иначе мне придётся пожалеть, что забрала твою болезнь.
— Я хотел поблагодарить тебя.
— Не сотрясай воздух, ответь поступком: не докучай мне больше.
— Этого я не могу, — улыбнулся он, — Будь моей.
Она опешила от такой наглости:
— Ты наверно съел по дороге какую-то отраву, раз поддался заблуждению, что я могу согласиться.
— Квин, — начал он с придыханием, — Я много лет бегаю к тебе, а ты всё гонишь. Я не мальчик на побегушках, чтобы всякий раз тащить к тебе сюда дары и быть покорным.
— Ты всё напутал и напрочь заблудился в своих иллюзиях. Я не зову тебя, не требую подарков, и не хочу видеть тебя ни покорным, ни каким-либо другим. Просто оставь меня в покое.
— Я единственный, кто…
— …Кто жив, после знакомства со мной! — закончила предложение она и закатила глаза, — Прямо глаза раскрыл!
— И единственный мужчина!
— И ведёшь себя так, будто на юге нет женщин. Тарк, ты мне не друг, не муж и тем более не мой брат! — она нахмурилась, — Оставь попытки и иди хотя бы окунись в реку, иначе рискуешь увидеть мой обед у своих ног! Воняет же невыносимо!
Она попыталась уйти, но он нагнал её:
— По твоей воле или против неё, ты будешь моей! Я сильнейший из живущих магов земель, южнее крайнего севера, влиятельностью перепрыгнул своих братьев и их соперников, в моих руках знания Сакраля, большинство жрецов, все до единой книги, кроме тех, что оставил тебе, но и их я заберу, если сочту нужным!
— Я рада, что ты добился успехов вопреки тому, что четвертому сыну обычно ничего не перепадает. — она посмотрела на него, как на пустое место, — Мой тебе совет: раз уж ты такой важный господин на юге, то и езжай на юг. На севере ты как был никем, так и остался. Менять мнение я не собираюсь.
— Почему?
— ПОТОМУ ЧТО ОТ ТЕБЯ СМЕРДИТ ГНИЛЬЮ! — на её крик раздался сокрушающий гром, сотрясающий скалы, — СМЕРТЬЮ! ГНИЛЬЮ! ТЛЕНОМ! Ты осквернил мои владения чёрной смертью, которую пытаешься обуздать!
— И у меня выходит!
— Без меня у тебя не получится истинно обуздать всю силу чёрной смерти, и, очевидно, по той самой причине ты всё ходишь сюда!
— Я понимаю суть, только когда ты рядом!
Она без слов закрыла глаза и на её ментальный зов начали стекаться волки со всех сторон, выходя из леса, крадучись:
— Я предупреждала. — спокойно сказала она, — Ты привык, что я держу себя в руках, боясь тебя ранить. Больше я не боюсь. — её зрачок начал пульсировать, поглощая пасмурную радужку, вторящую оттенкам свинцового неба, которое сверкало молниями, — Больше не будет гостеприимной Акаши, ясно тебе?