— Убил. Только он добрался от тебя до юга, я сразу принял меры, иначе бы он вернулся на север, и мне дорога сюда была бы закрыта! Я бы не смог осуществить задуманное, потерял бы тебя, безмозглая ты дрянь! — рявкнул Тарк, всплеснув руками в гневе, брызгая при этом слюной от негодования, — А мне всего-то и нужно было — ты!
— За брата ты будешь мучиться вечно, потому что отнял у меня его, сделал ему больно. Я до сих пор корю себя за то, что не пришла ему на помощь, а ведь ему было страшно. Самое ужасное не то, что я осталась без него, не то, что чувствую, когда его нет рядом, а то… что испытывал он. И он был один в этой кромешной тьме, боялся, боролся, звал… умирал. И я никогда не прощу этого ни тебе, ни себе. — Квин оторвала ото лба впечатавшийся в амулет и со всей бурей чувств, в которой была ярость и горе, засунула свой дар Тарку в рот, с силой закрывая его ветхую челюсть, ломая гнилые зубы.
Глаза умирающего в этот миг словно отпустили блеск, становясь пустыми, блёклыми. Тарк заметно побледнел, не так как это свойственно мёртвым, а как будто краски померкли, но не пропали до конца. Его карие радужки стали словно очень тёмными и грязно-серыми, сосуды в глазах выцвели до неприятной грязной синевы из красноты, и весь он стал… блёклым и противоестественным. Казалось сама природа брезгует быть свидетелем этого неприятного зрелища, но Квин уже не смотрела, подползая к мужу, который устало осел на траве.
— Мы сделали это, — прошептала она.
— Признаться, в один момент я думал, что ты его пожалеешь. Разболтались, как старые друзья. Квин, если собираешь кого-то убить — не болтай, а действуй.
— Хорошо, что есть ты. — она уткнулась в его грудь, — И ты живой.
— Может тебе всё это приснилось? Что я умер.
— Не веришь?
Он настороженно посмотрел на жену:
— Ты утверждаешь, что прыгнула во времени. Квинни, спасибо тебе за помощь весьма своевременную, однако всё же уверен, что это твои беременные причуды. — и устало улыбнулся, когда жена обиженно нахмурилась, — Мне кажется сейчас ты жалеешь, что я не умер, — и приобнял, укрывая её в любящих объятиях, — Давай выспимся и на свежую голову с утра это обсудим.
Квин достала из кармана маленькую глиняную фляжку, откупорила и протянула мужу. Содержимое сосуда показалось на вкус словно неразбавленный сироп — приторный и жажду только провоцировал:
— Ну и гадость. На вкус как снотворное, только очень концентрированное. — нервно усмехнулся и с опаской взглянул на жену, а она сладко улыбнулась в ответ:
— Не забродило? Давно с собой ношу на случай родов.
— Квин? — и в глаза вдруг бросились эти периодические натужные вздохи, как Квин подпирает бока, не в силах держать спину, как она кусает губы, — У тебя схватки?
— Угу.
— Я же должен принять роды!
— Ну вот ещё!
— Но я так решил!
— А я перерешила, что поделать!
— Квин! — грозно выставил палец перед женой, но получилось довольно вяло. Ноги начали слабеть, разум будто растворялся в тумане, — Когда я проснусь… ты у меня получишь!
— Это будет нескоро. — она осторожно вытащила фляжку из его рук, видя как он падает на землю, — Набирайся сил.
Звук: Florence & The Machine vs. Kraddy — Seven Devils (Kraddy Remix).
Наши дни.
— Риджерс? — осторожно спросила Алиса, приоткрывая дверь комнаты Рида, который собирался на дальние рубежи, — Дэн, ты занят?
Она вела себя робко, поражаясь своей неуверенности, но объяснить такое поведение не могла. Она сделала шаг в комнату и увидела сумки с небрежно запиханной одеждой и личными вещами. Комната была неопрятная, не обжитая — ровно такая, какой и должна была быть, учитывая, что её житель редко в ней оставался надолго. Единственным свидетельством его существования были истыканные холодным оружием дверные косяки, в которые, по-видимому, не раз прилетали клинки и мечи.
Алиса улыбнулась несдержанности своего подчинённого, открывая для себя новые черты в нём, которые на публике мужчина старался скрывать. Она, не отдавая себе отчёта, принялась раскладывать его вещи аккуратно в сумки и так этим увлеклась, что упустила момент, когда в комнату ворвался Дэн, страстно целующий не кого-то, а Элизабет. Он пихал её вперёд себя, прижимаясь сзади, раздирал руками одежду бывшей няни детей Блэквеллов:
— Ты так пахнешь… — шептал он томно, — Грозой что ли? И чем-то сладким… так пахнет… — он не договорил фразу и повёл себя именно так, как полагалось воину с разрядом альфа, рефлексы которого отточены до предела — ловким движением, но вместе с тем мягко, прижал Элизабет к стене, чтобы не мешать обзору, выхватил клинок совершенно беззвучно и так же беззвучно шагнул вдоль стены вглубь комнаты.