В редкие моменты, когда Блэквелл приходил в сознание, он даже не старался вдумываться в суть слов Стисли, ведь заведомо знал, что смысла там и быть не может. Винсент неплохо знал этого человека, ведь когда-то учился с ним в Варэй и доподлинно усвоил, что Стисли из разряда ужасающих своей первобытной необузданной силой противников, такие воины были подобны затравленному псу, больного бешенством, лающего на прохожих и норовящего вцепиться в горло любому, кто посмотрит ему в глаза. В бою он был страшен. Бартоломей любил запугивать людей, показывать свою силу, потому что больше ничего примечательного у него не было. Хотя…
Был замок Арчер. Древний, большой и очень богатый. Это было завидное владенье у подножия величественных южных гор, где цвели невероятные сады, да и вся земля там была настолько плодородной, что могла обеспечивать своими благами половину Сакраля.
– Не вздумай подыхать именно сейчас! – сквозь зубы орал Стисли, нанося удары по лицу Блэквелла один за другим, – Ты ещё нужен живым.
Нужен. Конечно нужен и именно живой, ведь умирать было слишком рано. Блэквелл не боялся смерти, а боялся оставить после себя незавершенное дело. В свете последних событий в Форте Аманта у него появился чёткий план дальнейших действий и умирать в ближайшие пару месяцев было категорически нельзя. В случае его смерти, Мордвин остался бы без Хранителя, Совет рассыпался бы от междоусобиц, как и вся Эклекея, но и это было не самым страшным.
«Я не имею право умирать» – твердил он в мыслях себе каждый раз, когда сознание покидало его.
Пытать Винсента Блэквелла было бесполезным занятием, ведь он бы никогда не открыл бы нужную информацию, а бить запрещено, но Стисли всё равно не упускал возможность воспользоваться слабостью Великого Герцога Мордвин. Удары сыпались один за другим, и это было просто ради развлечения.
– Завидно держишься, Блэквелл, – хмыкнул Стисли, – Всегда тебе поражался! Но лучше б ты перестал бороться.
– Не могу… – начал он, еле связывая слова, – Не сейчас.
– Почему не сейчас? – усмехнулся мучитель, – Самое время!
– Не могу бросить…
– Тебя со всех сторон окружили. Гринден вот-вот перейдёт черту нейтралитета и стряхнёт пыль со своего флагштока, поднимая цвета Ксенопореи. Лекарств нет и не будет, Форт Аманта перешёл к тебе ненадолго, Парпадей падёт вслед за ним, Парборо, Форт Браска, Мерлокс, Фисария… один за другим падут как фишки в домино!
Блэквелл запрокинул голову и начал хрипло смеяться, хотя был совсем обессилен:
– Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь… – прошептал он.
– Некромант бессмертен, но ты нет!
– Так вот что тебя так… манит. Бессмертие?
– А тебя нет?
– Миллионы людей, мечтающих о бессмертии… – он закашлялся, – …Не знают, что им делать в четверг вечером.
– Грёбанный лицемер!!! – Стисли ударил Блэквелла по почкам, отчего тот лишь снова рассмеялся, – Дохнуть ведь не хочешь! Почему?
Блэквелл не ответил, лишь закрыл глаза и снова начал судорожно строить планы, но не о том, как сбежать, а хотя бы как продержаться ещё день в надежде на то, что Флэтчер найдёт его вместе с Расулом Тагри.
Он знал, что не умрёт, но не ведал какой ценой обретёт свободу. А ещё его мучал вопрос: для какой цели Некромант забирал его жизненную энергию, прокляв заклятием «Паразит». То было одно из самых гадких заклятий, которые знал магический мир, потому что для него нужно было массовое жертвоприношение. Магия любила дары, и в данном случае то была кровь мёртвых людей, которая питалась жизнью одного человека и передавала другому, в данном случае Некроманту, который, конечно же, подобными мерами совсем не брезговал. Некроманту нужны были жизненные силы, но зачем? Ведь он был фактически… мёртвым, а именно демоном-Архимагом.
– Барт? – позвал Герцог своего похитителя, – Раз уж я сдохну… зачем «паразит»?
Спросил и тут же пожалел, потому что лицо Стисли исказили муки серьёзней тех, которые испытывал Блэквелл. Умственный труд был без преувеличенияне самой сильной стороной Стисли:
– Не моё дело. Моё дело тебя стеречь. Чтобы потом все говорили «Стисли убил Блэквелла».
Ирония судьбы была в том, что Блэквелл действительно почувствовал, как смерть подбирается к нему совсем близко. Рук и ног он не чувствовал давно, почти все внутренние органы были повреждены, но сердце у него было сильное, потому что знало ради чего биться.