И что еще рождало нехороший озноб на коже — убитые немцы, наслоившиеся в несколько рядов перед позицией пулеметчиков, лежали сплошь с вытянутыми руками, как в нацистском приветствии, тянули пальцы к гнезду, в котором сидели Куликов с напарником.
Тянуть-то тянули, да только кишка была тонка, чтобы дотянуться, совсем немного не хватило ее — фрицев остановил пулемет. Даже бруствер не нужно было поправлять, немцы, лежавшие друг на друге, заменили его. А руки были вскинуты в немом крике "Хайль Гитлер!".
Впрочем, второй номер, Коля Блинов, совсем не думал о том, что товар может протухнуть и завонять: чем больше тут валялось фрицев с вытянутыми руками, тем было лучше.
В атаку немцы шли упакованные от макушки до задницы, в ранцах у них и шоколад имелся, и сыр с галетами, и сухие хлебцы, и тюбики со сладкой французской горчицей, и мягкие булочки в промасленной либо в пропарафиненной бумаге, позволявшей хлебу долго сохранять мягкость, и чесночные колбаски в серебряной упаковке… В общем, никаких кухонь не нужно было — достаточно срезать ранец с какого-нибудь пехотинца в мышиной форме.
Правда, за изобилие это, будь оно неладно, приходилось расплачиваться. У Блинова под каской красовалась бинтовая нашлепка с мазью — немецкая пуля срезала ему с головы кусок кожи и надкусила кончик уха. Колю хотели отправить в тыл, подлечить немного, но он не захотел.
— Вот возьмем Смоленск, тогда и в тыл — немного отдохнуть, а заодно и подлечиться… А так — нет, увольте, да и не могу я здесь напарника оставить одного. В одиночку справляться с пулеметом трудно.
Тут, конечно, Коля перегибал палку, это он без напарника с пулеметом не справится, а Куликов в одиночку очень даже справится, одолеет без всяких сложностей. Хотя по части снабжения телячьими котомками, срезанными со спин мертвых фрицев, дело будет обстоять хуже, Блинов преуспел именно по этой части, за успехи по добыче выпивки и съедобных боеприпасов ему можно на погоны лычки старшины цеплять — заслужил.
За несколько дней расчет Куликова несколько раз сменил позицию и в конце концов обосновался на высотке, прикрытой молодыми, на удивление целыми, не посеченными осколками елями.
— Ох, и надоело же копать лопатой землю, до скрипа в костях надоело, — пожаловался как-то Блинов.
— Где конкретно скрипит?
— Да везде. И в голове, и в спине, и в сапогах, куда ни сунься — везде скрипит… Ледяная крошка, мерзлый снег, песок, тертый камешник, земля… Тьфу!
— Если хочешь остаться в живых, закапывайся, — на зубах у Куликова тоже скрипел песок, но он не обращал на него внимания, только размеренно помахивал лопатой, выкапывая гнездо для любимого "максима". — Другого способа нет, только этот.
— От лопаты мозоли везде, — прежним жалобным тоном произнес напарник, — даже на заднице.
— Что-то я не видел, чтобы ты задницей копал окопы, — Куликов, сомневаясь, похмыкал в кулак, и Коля прекратил разговор, не стал его продолжать.
Пулеметная позиция была выбрана грамотно, с чувством и с толком. Высотка хоть и выглядела мизерной, всего на пару вершков приподнялась над землей, а видно с нее было далеко, и взять ее в несколько прыжков гитлеровцы никак не могли, под ноги атакующим обязательно попадалось какое-нибудь препятствие: яма, пара пней, утяжеленных минами, или же что-то еще, какой-нибудь сюрприз с подарками — набор гостинцев тут был обширный, на целую роту могло хватить.
Небо утреннее, сырое и грузное, пропитанное мерзлым снегом, тающим льдом, исторгающее холодную сырость, неожиданно приподнялось, раздвинулось.
И словно бы свет откуда-то пролился, сделалось ясно, будто где-то недалеко проклюнулось солнце, протерло заспанные глаза, с еловых веток засочилась капель. Стало легче дышать.
Блинов заулыбался обрадованно, перемена в погоде ему понравилась; Куликов, напротив, нахмурился, втянул голову в плечи, будто собирался залезть куда-нибудь под землю, в укромную щель.
— Готовь брезент! — приказал он напарнику. У шоферов они добыли клок брезента и при воздушных налетах немцев накрывали им пулемет, чтобы его не замусорило, не забило комьями земли, камнями, не привело в негодность.
— Зачем? — спросил Блинов, а поскольку напарник не ответил, переспросил напористо: — Зачем брезент-то?
— Скоро узнаешь, — уклончиво отозвался Куликов.
За несколько минут небо расчистилось еще больше, с недалекого поля, изувеченного снарядами, пусто глядящего в небо свежими воронками, принесся сиплый, довольно сильный ветер, вновь сдвинул облака, стало еще светлее. Прошло совсем немного времени, и вдалеке, почти у самого горизонта, послышался плотный негромкий гул, словно бы в небе шла колонна грузовиков.