Вторая коробка была круглая, склеенная из картона, на ней написано "Пармезан дольче". Что за диво заморское "пармезан дольче", чем его запивают, Куликов не знал. Небось, если употреблять всухую, без воды, к зубам прилипнет — не отдерешь…
Если прилипнет — придется какой-нибудь деревяшкой, заточенной под лопатку, соскребать. А вдруг не получится, вдруг сыр прилипнет, как старый клей, мертво, да еще срастется с зубами, что тогда делать, а? Куликов понюхал одну коробку с сыром, потом другую, ничего вкусного не почувствовал — коробки пахли землей, машинным маслом, падалью, коровьим навозом, еще чем-то, совершенно незнакомым, что только в Германии, при Гитлере и могут производить… Но ведь это же несъедобно!
Вздохнул пулеметчик, отложил коробки в сторону: когда голодуха подопрет окончательно, то и это изделие в еду сгодится.
Нашлись в ранце и галеты, которые Куликову не понравились совсем — пресные, как фанера, и такие же жесткие, остатки зубов легко можно потерять в борьбе с окаменевшим невкусным продуктом.
Под галетами пулеметчик нащупал небольшую банку, из которой крохотными каплями вытекало масло, а внутри находились крохотные, обработанные ароматным дымом рыбки с отрубленными хвостами и головами.
— Что это? — недоуменно спросил он у Блинова.
Тот неопределенно приподнял одно плечо.
— Если б я знал, если б я ведал… Похоже на наживку для окуня. Копченые пескари.
— Наживку в масле не держат, — заметил Куликов тоном опытного рыбака, — я хорошо знаю, чего любят крупные окуни.
Неделю назад пулеметчику также достались трофейные консервы, тоже рыбные — извлекли из брезентового ранца пленного немецкого егеря… Рыбки там тоже были безголовые и бесхвостые, каждая очень аккуратно, ровно обтяпана с двух сторон. Ничем копченым они не пахли. Как потом объяснил ротный знаток заморской еды, помогавший старшине таскать бидоны с обедами, это были анчоусы, доставленные гитлеровцами на Восточный фронт из Франции. Еда, конечно, чепуховая, но побаловаться, пощекотать себе язык можно — и не более того. Насытиться же крохотными рыбешками, наесться до отвала, чтобы потом целый день не отходить от "максима", было невозможно.
Каша с американской тушенкой — куда более верный и надежный продукт. И не надо учить Куликова, как насаживать на крючок червяка. Он отложил банку с копчеными рыбками в сторону.
В немецком ранце нашелся и серебряный пакетик, который откровенно растрогал Куликова — в нем оказались очищенные орехи. Обыкновенные деревенские орехи, орешки, лещина, в его родном Башеве они растут в каждом дворе. В других деревнях Пятинского сельсовета также растут, народ собирает орехи и делает заначки на черный день, очень сытная пища — орехи русской лещины.
Оказывается, у немцев они тоже растут.
Другой ореховый кулек, оказавшийся в трофейном ранце, также растрогал Куликова, хотя и меньше — наверное, из-за того, что орехи были незнакомые, вкусные, присыпанные солью, на кульке было напечатано типографским методом "Чака". Что такое "Чака", Куликов не знал. Название орехов? Или местности, где эти орехи произрастают? Чье-то имя? Что-то еще? Вот только что? Ребус.
Для того чтобы разгадать этот ребус, надо было знать какой-нибудь язык, — кроме того, колхозноматерного, который был в ходу в Башеве, — например, французский или английский. Единственный язык, который не хотел знать пулеметчик, — немецкий, и всякому однополчанину хорошо понятно, почему он не желал этого.
Если на этой войне Куликов останется жив, то из дома выбросит все книги, все предметы и железки, связанные с Германией. Наелся он всего немецкого под самую макушку, а напился еще больше. Даже думать об этом не хочется.
Блинов тем временем нашел в своем ранце круглую плошку, похожую на парафиновую, с белесой полупрозрачной плотью.
— ВеПе, что это такое? — спросил он у Куликова, картинно повертел плошку пальцами. — Не спирт ли?
— Он.
На лице Блинова мигом вскинулись брови, чуть не залезли в волосы, — могли вообще передислоцироваться на затылок.
— Как спирт? — голос у Блинова мгновенно сделался сиплым.
— А так. Спирт. Только технический. Для разогрева кофия в окопе. Прямо на передовой. Так что не вздумай растворить эту гадость в воде и выпить — желудок себе сваришь, понял, Коля? Вместо желудка будет большая дырка. Одна. Во все пузо, — Куликов подмигнул напарнику, потянулся за банкой, набитой золотыми безголовыми рыбками, ножом легко сковырнул крышку.
Понюхал содержимое.