Это был мой маленький личный триумф, потому что меньше всего Энн ожидала увидеть в моих руках чучело чёрной большой кошки, которое выглядело практически как натуральное мёртвое животное.
— Господи! — воскликнула она. — Это ещё что такое?!
Насладившись произведённым эффектом, я небрежно заметила:
— Это не что, а кто.
Девушка продолжала молчать, обеспокоенно глядя на меня, и тогда я всё-таки решила прояснить ситуацию.
— Познакомься. Это та самая нашумевшая в своё время дохлая кошка, которой на самом деле никогда не было.
— Как-как?
Вместо того чтобы повторить ещё раз свои довольно скомканные объяснения, я вплотную подошла к ней и, будто не Анна здесь была в роли служащей, повела её к ближайшему креслу.
Энн уже пришла в себя и теперь спокойно ждала моих объяснений, пытаясь найти хоть какое-нибудь рациональное зерно в моём поведении. Так как загадок с неё уже явно было достаточно, я всё-таки решила наконец-то пойти девушке навстречу, рассказав ей о том, что она сама же во мне пробудила.
— Знаешь, — мой голос звучал приглушённо и совсем безжизненно, — со мной всегда так, когда хочу поговорить с кем-то по душам, но не знаю, как именно начать разговор…
Она понимающе кивнула, тем самым подбодрив меня.
— Думаю, тебе здесь уже многое успели рассказать обо мне, но некоторые вещи лучше выслушать не от свидетеля, а от главного действующего лица, верно?
Прикусив нижнюю губу, она как-то слишком грустно посмотрела на меня, будто бы уже заранее готовя себя к неумолимо приближающейся трагедии.
— Два года назад умер единственный человек, являвшийся для меня в этом доме защитой и опорой. Нет, моя крыша после этого никуда не поехала, вот только иллюзий больше не осталось. Ты даже не можешь представить, до какой степени было неприятно смотреть на лживые лица двоюродных дядюшек, тётушек, братьев и сестёр, которые в один миг заполнили практически всё пространство особняка. Все как на подбор одетые в чёрное, они сновали из угла в угол, принося неискренние соболезнования, в то же время обсуждая за глаза не только маму, но и их отношения с отцом до той злополучной аварии. В какой-то момент во мне просто что-то сломалось, и я решила перетянуть одеяло на себя, чтобы длинные языки местных сплетниц нашли себе новый объект для обсуждения и не омрачали память покойной столь неприкрытым лицемерием. Они с радостью переключились на меня. Ведь это так милосердно: жалеть кого-то за сгнивший утробный плод. Моё чудаковатое поведение списали на психическое расстройство лишь по одной причине…
На этих словах меня внезапно прервал беспристрастный голос Анны, который доносился до меня как будто издалека:
— Не стоит продолжать. Я знаю причину.
— По-твоему, я сумасшедшая?
Пристально посмотрев на меня, она покачала головой:
— Нет. Не думаю.
И ещё немного помолчав, с какой-то дрожащей осторожностью в голосе девушка еле слышно добавила:
— Мисс Старк.
Комментарий к Глава 9
*Начальные строки произведения Дадзая Осаму «Исповедь «неполноценного» человека».
========== Глава 10 ==========
Уродина.
Сколько себя помню, меня всегда называли именно так. Никому и никогда не было дела до маленькой плачущей девочки, что практически всегда сидела одна во дворе, потому что другие дети не хотели с ней играть.
Помню, как мать, несмотря на мои многочисленные протесты, каждый раз покупала мне очередное красивое дорогое платье, чтобы у её страшненькой и развитой не по годам дочери всё было только самое лучшее.
В детстве я росла ещё той плаксой, которая боялась практически всего на свете и готова была неотрывно читать громоздкие книги с яркими цветными картинками, потому что за ними можно было спрятать уродовавшую меня щёку.
Это цветение на лице оказалось врождённой патологией и ни один доктор не смог внятно объяснить маме, что со мной не так, потому как все другие физические показатели пребывали в пределах нормы.
Но моя мать никогда так просто не сдавалась, поэтому каждый день делала мне красивые причёски, наряжала в чудесные детские костюмчики и горячо шептала на ухо, что я у неё самая умная и красивая девочка на свете.
Я ей даже почти верила. До того момента, когда соседские мальчишки в очередной раз сдирали с моих волос блестящие заколки и, противно улюлюкая, тыкали в меня грязными пальцами:
— Фу-у-у… уродина! — кричали они и стремительно убегали со двора вместе с награбленными трофеями.
Мне же оставалось только сдавленно рыдать, проклиная всё на свете и в первую очередь себя — уродину.
Наверное, так бы продолжалось и до сегодняшнего дня, если бы на мой десятый день рождения не приключился тот самый неприятный инцидент, изменивший отношение ко мне не только практически у всего нашего Северного микрорайона, но и у меня самой.
Потому что в тот день я поняла, наверное, самую важную вещь в своей жизни: любить и уважать в первую очередь нужно именно себя.
Повторюсь, это был мой десятый день рождения. Первая в жизни круглая дата, оповещавшая о том, что я уже разменяла свой первый десяток и стала чуть ближе к планке с пометкой «одиннадцать».
Мама по обыкновению разбудила меня за пятнадцать минут до ухода на работу, чтобы успеть поцеловать в щёку и вручить своей заспанной Анне, повзрослевшей ещё на год, плоскую бархатную коробочку. В ней блестящей тонкой змейкой свернулась поразительной красоты цепочка из белого золота вместе с кулоном, сделанным в форме буквы «А», первой буквы моего имени.
Не надеть такую красоту я не могла. До сих пор не знаю, сколько времени мама откладывала деньги на такой дорогой подарок, но, видимо, именно поэтому в нашей семье всё время так урезался бюджет, чтобы было чем порадовать близких на праздники.
Нарядившись тогда в новое белое платье с красной оборкой, я повесила цепочку на шею и, полюбовавшись на «здоровую» (как я её называла про себя) часть лица, поспешила отправиться в кондитерскую за именным тортом. Так как мать работала допоздна, то все дела по хозяйству лежали на мне, потому закупаться к предстоящему торжественному ужину я пошла самостоятельно.
На улице стоял конец мая, жаркий, по-настоящему летний. Не обращая внимания на соседских мальчишек, я помчалась в нужную мне сторону, не заметив как тринадцатилетний дылда Партисон шмыгнул вслед за мной вместе со своей малолетней бандой недоумков, таких же недалёких и противных подростков, как и он сам.
В нашем районе не только знали и уважали «Партисона и Ко», но и справедливо побаивались, особенно девчонки от восьми до четырнадцати лет. Мальчишки неоднократно ловились полисменами и даже избивались за непослушание гладкими чёрными дубинками.
Меня же они поймали за углом нашего дома, недалеко от гаражей. Территория для подобных «разбойных» нападений здесь была крайне благоприятной и к тому же отрезанной от видимости взрослых.
— Эй, уродина!
Как всегда, вместо приветствия сразу же последовало оскорбление десятилетней трясущейся девочки, не находившей себе места под колючими недружелюбными взглядами.
— И куда же ты такая нарядная собралась?
— Да у неё же сегодня день рождения! — радостно заверещал прыщавый мальчишка лет двенадцати, живущий в соседнем подъезде.
— Оу, а нас на праздник никто не пригласил. Знаешь, что, уродина? Так дело не пойдет…
С этими словами Партисон сделал шаг мне навстречу, заставляя ещё сильнее вжаться в стену.
— И сколько же нам исполняется лет? — пропел он противно-издевательским голосом.
— Де… десять…
— Значит так, вы двое держите эту кралю за руки, а мы с Шустрым пока за уши её оттянем.
Мальчишки весело загоготали и вплотную приблизились ко мне все вчетвером. Не зная, что делать, я начала изгибаться, как змея, пытаясь вырваться, при этом выкрикивая как можно яростнее и громче:
— Отпустите меня, слышите?! От-пус-ти-те!
— Ай, пацаны, она кусается!