— Зинаида Дмитриевна, я… — начала я, пытаясь подобрать слова, но они застряли у меня в горле. Что можно сказать в такой ситуации?
Она грустно улыбнулась и взмахнула рукой.
— Не нужно слов, Олив. Я давно научилась жить с этим, и теперь моя боль — это мой урок для других. Малышку вырвали из моих рук, рук девочки, которая не знала как жить дальше. Я долго искала ее. Мой муж, нет, не просто мой муж — мой мужчина, бросил на поиски все ресурсы. И мы нашли ее. Правда к тому времени уже взрослую, состоявшуюся женщину. Как думаешь, Олив, сколько еще таких историй скрывают те, кто находится здесь?
Я глубоко вдохнула, чувствуя, как на меня обрушивается тяжесть её истории. Это было больше, чем можно было выразить словами. История Зинаиды Дмитриевны была не просто рассказом о боли — это была живая рана, скрытая за внешней силой и спокойствием.
— Я думаю… много, — прошептала я, опуская глаза. — Эти люди умеют скрывать свою правду так же, как и всё остальное.
Павлова кивнула, будто подтверждая мои мысли.
— Света рассказала мне о вашем визите и о том, какое впечатление наш Центр произвел на вас, Олив. О ваших звонках с уточнением того, что необходимо для помощи. О том, как вы интересовались состоянием Лики и ее дочки Евочки. Как уговорили вашего директора помочь нам. Не на публику, не желая что-то взамен, а действительно помочь. Вам не нужен был этот вечер, этот фильм или этот разговор, чтобы уже начать помогать.
Я почувствовала, как кровь прилила к щекам. От слов Зинаиды Дмитриевны у меня внутри что-то перевернулось. Я не ожидала, что мои действия в Центре оставят такой след.
— Я просто… — начала я, но снова не смогла подобрать слов.
— Просто сделали то, что считали нужным, — мягко закончила за меня Павлова. — И это как раз то, что отличает вас от многих здесь. Вы действуете не ради выгоды или похвалы, а потому что вам действительно небезразлично. И это то, что я хотела бы видеть в каждом, кто пересекает порог моего Центра.
Она положила свою узкую, сухую ладонь на мою руку.
— Поэтому, Олив, вы здесь. Беседуете со мной, а ваш мужчина — с сенатором. Вы не искали с нами встречи, вы делали свое дело. Посмотрите, Олив, — она снова кивнула на зал. — Они все приехали на благотворительный вечер усыпанные брильянтами, мехами и черт знает чем еще дорогим и броским. Каждый из них счел своим долгом поймать моего супруга…
— Вообще-то… — врать этой женщине мне не хотелось, я закусила губу, — Олегу нужна была встреча с вашим мужем….
Внезапно Павлова от души рассмеялась. Ее смех был звонким и молодым, мелодичным.
— Видимо для того, — она лукаво посмотрела на меня, — чтобы рассказать мужу анекдот. Очень смешной, кстати.
— Что? — я не поняла ни слова.
— Не бери в голову, Олив, — ее глаза так и лучились смехом. — Просто знай — я рада нашему знакомству. — она потрепала меня по руке.
— Мы сейчас уезжаем, — после недолгого молчания снова заговорила она. — Думаю, вам стоит сделать тоже самое. Оставим гиен в их логове, пусть перемоют нам косточки, правда, Олив?
Я кивнула, осознав, что этот разговор оказался для меня гораздо важнее, чем я могла ожидать. Павлова встала из-за стола, её глаза всё ещё сверкали с лукавой теплотой.
— А теперь возвращайтесь к своему спутнику, моя дорогая, — сказала она, поднимаясь с кресла. — И не беспокойтесь, у него всё под контролем. Но вам не стоит быть далеко от него, думаю здесь есть хищники, для которых вы желанная добыча. Не он, Оливия, а вы.
И один из этих хищников сам Олег.
На долю секунды у меня мелькнула шальная мысль попросить Павлову о помощи, сбежать, скрыться от Олега и его демонов. Она смогла бы обеспечить мне защиту. Но что-то внутри меня, точно такое же темное и непознанное, как у самого Олега, останавливало от решающих слов.
Я простилась с женой сенатора и вышла в темный коридор. На этот раз провожатой по близости не оказалось, поэтому я самостоятельно пошла обратно, по уже знакомому пути.
17
Слова Павловой крепко засели у меня в голове. Да, среди блеска брильянтов и хрусталя разбивается не меньше, а возможно и больше жизней, чем в старых коммуналках и многоквартирных домах. Мне ли не знать, как власть, когда она не знает пределов, перерастает сначала в жёсткость, а потом в жестокость.
Мои шаги эхом отражались от каменных стен, в голове нарастало ощущение тревоги. Каждое слово Павловой пронзало меня, заставляя осознать, насколько хрупок этот блестящий мир. Я ускорила шаг, чувствуя, как внутри растёт беспокойство. Олег мог быть опасен для меня не только как мужчина, но и как представитель этого мира, где правда и ложь переплетаются, а жестокость всегда поджидает за углом.