— Душ, это круто, Олег, но у меня нет даже сменной одежды. Что-то входит у нас с тобой в привычку уничтожать мой гардероб.
Олег тихо рассмеялся, его грудь слегка вздрогнула под моей щекой. Он погладил меня по волосам, и его голос прозвучал мягко и чуть насмешливо:
— Да, похоже, у нас есть такая странная привычка. Но с этим можно что-то сделать. Только пожалуйся, не подумай ничего плохого и не ругайся.
С этими словами он чуть отстранил меня, усаживая на диван и открыл шкаф.
На плечиках помимо его костюмов, рубашек и брюк висели несколько платьев. А на полках, рядом с его вещами, соседствовали джинсы, мягкие брюки и футболки явно размером значительно меньше.
— Не поняла….
Олег, заметив моё удивление, слегка улыбнулся и развёл руками, словно пытаясь смягчить ситуацию.
— Лив, я знал, что однажды это будет нужно, — сказал он, стараясь говорить как можно спокойнее. — Ты часто задерживаешься здесь, на работе, и иногда ситуации… требуют смены одежды. Я просто решил быть готовым.
Я смотрела на вещи в шкафу, всё ещё пытаясь осмыслить, как он это предусмотрел. В его словах не было ни стеснения, ни оправданий, только уверенность и забота, но это только больше будоражило моё воображение.
— Ты что, собираешь мой гардероб у себя в кабинете? — спросила я, не сдерживая лёгкого удивления.
— Хочешь честно, Лив? — он сел рядом, усталый и измученный не меньше меня. — Можешь думать что угодно, но эти вещи…… они создавали иллюзию.
Его слова повисли в воздухе. Я почувствовала, как что-то сжалось внутри, когда он сказал это. Олег не смотрел на меня прямо, его взгляд был направлен в сторону, словно он сам не был готов к тому, что сказал.
— Иллюзию? — тихо переспросила я, пытаясь осознать, насколько глубоко это зашло для него.
Олег медленно кивнул, потирая ладонями лицо, будто сбрасывая накопившуюся усталость и напряжение.
— Да, Лив. Иллюзию того, что ты рядом, что ты — со мной. Даже когда ты не здесь, — продолжил он, его голос был хриплым и усталым, но искренним. — Это было странно, наверное, но мне нужно было хоть что-то, что напоминало бы мне о тебе. Эти вещи… они просто создавали это ощущение.
Я смотрела на него, и теперь уже не знала, что сказать. Слова, которые казались странными на первый взгляд, сейчас вдруг стали очень личными и болезненно честными.
— Знаешь, — я взяла его за руку и положила голову ему на плечо, закрывая глаза, — теперь я точно знаю, что нашим африканским тараканам в головах скучно друг с другом. не будет.
24
Я спала глубоко и без сновидений, лишь пару раз просыпаясь за ночь из-за беспокойства за Олега. Я боялась, что его снова могут накрыть кошмары, как это уже случалось в его доме. Но он спал спокойно, иногда тихо вздыхая во сне и крепче прижимая меня к себе.
Вечером мы вернулись домой не так уж поздно, но настолько уставшие, сытые друг другом и сонные, что хватило нас только на пару чашек чая. Олег, сдерживая любопытство, оглядывал мою квартиру, его взгляд задержался на фотографиях, развешанных на стене. Он ничего не говорил, просто внимательно рассматривал снимки, словно пытался лучше понять меня через эти детали.
— Это мои родители, — тихо пояснила я. — А это я и бабушка. Ее тоже звали Оливией.
Олег мягко посмотрел на меня и снова вернулся взглядом к фотографиям.
— Оливия, — повторил он тихо, как будто пробуя имя на вкус. — Значит, ты в честь неё названа.
Я кивнула, чувствуя, как воспоминания всплывают на поверхность.
— Она была очень сильной женщиной, из обрусевших немцев. Стойкая, всегда знала, что хочет от жизни, и никогда не боялась трудностей. Она прошла трудовой лагерь, но сохранила гордость и силу духа. Поговаривают, даже надзиратели побаивались ее взгляда, — сказала я, улыбнувшись уголками губ. — Думаю, я многому научилась у неё.
Олег внимательно слушал, не перебивая, его взгляд оставался сосредоточенным на фотографиях, но теперь я видела, что он пытается впитать каждое моё слово.
— Она была невероятной женщиной, — тихо произнёс он, не отрывая глаз от снимка. — Видимо, сила в твоей семье передаётся по наследству.
Я улыбнулась, чувствуя тепло воспоминаний о бабушке.
— Да, её внутренней стойкости можно было позавидовать, — продолжила я. — Она никогда не рассказывала о лагере, но её молчание говорило громче любых слов. Она просто жила, преодолевая все трудности, и это всегда восхищало меня. И учила меня никогда не склонять головы, ни перед кем.
— А мама и папа?