— Папа был ученым археологом. Из-за его работы в детстве мы много путешествовали. Я побывала на раскопках в Самарканде, в Тбилиси, в Астане, даже в Китае. Они с мамой и погибли, когда ехали ночью по пустыне в очередной экспедиции. Меня с ними не было, потому что я уже заканчивала школу, и они решили, что я присоединюсь к ним позже.
Олег крепко обнял меня и прижал к себе, но не прерывал. Ему была интересна моя жизнь до него.
— Я не знал, что ты столько видела в детстве, — тихо сказал он, продолжая внимательно слушать. — Это, наверное, сильно повлияло на тебя.
Я кивнула, чувствуя, как в груди поднимается тепло от воспоминаний, хотя они были горькими.
— Да, папа любил открывать новые миры. Он говорил, что археология — это не просто работа, а способ понять прошлое, чтобы лучше увидеть будущее. Путешествия с ним открыли мне глаза на многое, — я улыбнулась, хотя в голосе звучала горечь. — Но вот это будущее без них оказалось совсем не таким, как я думала.
Олег молча сжал мою руку, его взгляд был полон понимания и сочувствия. Он медленно выдохнул, словно пытаясь подобрать нужные слова, но вместо этого просто оставался рядом, давая мне возможность продолжить, если я захочу.
— Я тогда не думала, что всё может измениться так быстро, — продолжила я, чувствуя, как горечь воспоминаний смешивается с тихой грустью. — Папа всегда был уверен, что наше будущее светлое и наполнено приключениями, что мы всегда будем вместе. Но после их гибели всё это как будто исчезло. Если бы не бабушка и Марик….
Олег погладил по волосам и усмехнулся.
— Ох уж этот Марик, — его взгляд остановился на фото, где я и Марик стоим вместе в обнимку, прижимаясь щеками.
— Олег, надо ли тебе объяснять, что ревность к Марику — последнее, что ты можешь сделать?
Олег усмехнулся, но его глаза всё ещё оставались прикованными к фотографии.
— Да я понимаю, — сказал он, снова поглаживая меня по волосам. — Марик для тебя — друг. Но знаешь, иногда сложно держать ревность под контролем, даже когда понимаешь всё разумом.
— Ему всегда доставалось за его непохожесть на других людей…. Сколько раз я вытирала ему кровь из носа, залечивала синяки. Сколько раз убеждала, что он уникальный. Олег, он — лучший из людей, которых я знаю. Ты сказал, что он мне друг. Не просто друг — брат, которого у меня никогда не было. Олег, в 17 лет от него отказались родители и он пришел жить к нам с бабушкой. В комнату в коммуналке. Он готов был спать на коврике на кухне. Пахал как конь, помогая мне и бабушке.
Олег слушал меня, и его лицо постепенно теряло следы усмешки, становясь серьёзным и внимательным. Он медленно перевёл взгляд с фотографии на меня, и я видела, как его понимание углублялось с каждым моим словом.
— Лив, я не знал, — тихо сказал он, его голос стал мягче, почти извиняющимся. — Ты много с ним пережила.
Я кивнула, вспоминая те непростые времена, когда мы с Мариком вместе пытались выжить и поддержать друг друга.
— Да, Олег, он не просто друг. Он моя семья, — продолжила я. — И это нечто, что нельзя разрушить или изменить. Он был рядом в самые трудные моменты. Когда бабушка умерла, когда родители погибли… Он был там, всегда. И всегда будет.
Я отвернулась от стены с фотографиями.
— Тут нет Марка… — очень, просто очень тихо сказал Олег.
Его слова прозвучали так тихо, что я почти не услышала их. Я замерла на мгновение, чувствуя, как этот едва уловимый вопрос повис в воздухе между нами. Олег смотрел на меня с какой-то странной смесью любопытства и осторожности, словно и не хотел задавать этот вопрос, но не мог удержаться.
— Нет, — ответила я, чуть вздохнув и отвернувшись от стены. — Его здесь нет. Он не часть моей семьи, Олег. И ему здесь делать нечего. Мы закончили с этим вопросом?
— Прости, рысенок, — Олег впервые попросил у меня прощения и прижался губами к моей макушке. — Больше не стану говорить об этом.
— Я рада, — прохладно отозвалась я. — И еще…. Олег, та фотография, которую сделал Марик… ты и я…. Где она? Можно мне ее забрать?
— Нет, рысенок, ее я не отдам.
Я замерла, услышав его ответ. Олег смотрел на меня серьёзно, и в его глазах не было ни следа мягкости или компромисса, который я ожидала. Он был спокоен, но непреклонен.
— Почему? — спросила я, стараясь не выдать лёгкого раздражения в голосе.
— Потому что, это единственная фотография, где я себе нравлюсь, Лив.
Я прикусила язык.
Мы молча сидели на диване, погруженные в тишину. Я положила голову на его колени, чувствуя, как его шершавая, неровная рука мягко скользит по моим волосам. Это было простое, но бесконечно уютное мгновение. Кажется, все наши разговоры, страхи и сомнения исчезли, оставив только это спокойствие.