— А это… долго готовится? — спросил Марк. Мыслями он был далеко — там, куда собирался, — не только язык, всё тело одеревенело и плохо слушалось. Холод бил изнутри и дрожью прорывался наружу. Раздобыть хоть немного живого тепла было жизненно необходимо.
— С учётом закипания — полчаса, — ответил лорд.
— Тогда у нас… есть время. — Марк резким отчаянным движением головы откинул назад волосы, закрывавшие половину лица, облизнулся и, положив лорду руку на грудь, медленно провёл по ней раскрытой ладонью. Лорд вздохнул и так же решительно её убрал. Марк отвёл взгляд и опустил голову.
— Я вам противен, да? — еле слышно спросил он.
— Если бы вы были мне противны, вы бы здесь сейчас не стояли, баронет.
— Тогда что? — в голосе Марка зазвучало ожесточение. — Неужели он лучше меня?
— Вопрос не в том, кто лучше, а в том, что правильно.
— Пожалуйста… — голос Марка дрожал. — Мне это… надо.
— Тебе не это надо.
— Простите. — Марк попытался отстраниться, но лорд притянул его за плечи к себе. — Я… устал. Запутался…
Лорд ничего не ответил, просто положил ему руку на голову, запустил пальцы в волосы и принялся рассеянно перебирать смоляные шелковистые пряди. То ли этот интимный жест, то ли рвавший все шаблоны внезапный переход на «ты», то ли неожиданное сочувствие в голосе лорда было всему виной, но Марка внезапно прорвало. Слёзы текли непрерывным потоком, тело Марка содрогалось. Лорд обнимал его одной рукой за плечи, а другой прижимал к себе и поглаживал по спине, тихо приговаривая:
— Поплачь, мальчик, поплачь. Тебе станет легче.
Понемногу рыдания затихали, всхлипывания становились всё реже, и Марк наконец пришёл в себя.
— Простите, — всхлипнул он, отстраняясь и запрокидывая голову и смахивая тыльной стороной ладони слёзы с ресниц. — Боюсь даже думать, что вы обо мне теперь думаете.
— Думаю, что вы очень сильный и умный человек, баронет, и носите свой титул по заслугам. — Лорд улыбнулся, но в глазах его насмешки не было, и Марк с облегчением улыбнулся в ответ.
— Спасибо, — сказал он. — Седрику очень повезло.
— Это не везение, баронет, а личные заслуги. — Слёзы ушли, смыв наваждение с обоих — лорд опять был лордом, а баронет — баронетом. Уголок рта Марка дёрнулся.
— Да, вы правы. Мы все получаем то, что заслуживаем.
— И в этом высшая справедливость.
Тайм-менеджмент лорда был на высоте — он как раз сливал воду с картошки, когда вернулся Седрик.
— Роокворст, — коротко бросил лорд, и Седрик, не переспрашивая, тут же наполнил небольшую кастрюлю на треть водой и поставил её на огонь. Марк невольно позавидовал подобному единомыслию. Лорд мелко шинковал лук, Седрик рубил кубиками бекон. Два ножа стучали в унисон, как и сердца поваров. Невесть откуда возникшая старинная чугунная сковородка — «Семейная реликвия, наследство моей прабабки» — смотрелась весьма странно посреди окружающего хай-тека и очень органично — в руках лорда. Лорд разогрел сковороду, высыпал в кипящее масло лук и бекон. Тем временем закипела вода, и Седрик опустил в неё три больших и толстых копчёных колбаски. Булькала вода в кастрюле с роокворстом, скворчал бекон с луком на сковороде, а лорд уже готовил пюре: размял толкушкой картошку с капустой, добавил масла, горячего молока, перца и соли и всё основательно перемешал. Седрик накрыл на стол, лорд разложил по тарелкам пышное ядовито-зелёное пюре, щедро полив сверху зажаркой, а Седрик увенчал каждую тарелку свёрнутой кольцом горячей колбаской. Ароматы стояли такие, что у Марка, впервые за последние три дня, прорезался нешуточный аппетит.
— Stamppot van boerenkool met rookworst! — торжественно, с гортанным голландским прононсом, объявил лорд ван дер Меер, и Марк с Седриком, отдавая дань его кулинарным талантам, бросились к столу.
— К стамппоту полагается хорошее пиво, — сказал лорд, доставая из бара три запотевших бутылки. — Хорошее значит голландское. Благодарностью ему был ликующий вопль баронетов. Готовил лорд изумительно. Впрочем — Марк отдавал себе в этом отчёт, — дело было вовсе не во вкусовых качествах поглощаемого ужина. И он даже на мгновение поддался малодушию, усомнившись в задуманном, но тут же взял себя в руки — тем лучше, отличное завершение этого… дня — не так уж много в его жизни было хорошего, чтобы испортить дурными мыслями ещё и этот волшебный вечер.
Приближалась полночь. С ужином давно было покончено, с десертом тоже, но расходиться не собирались. Лорд предложил переместиться в гостиную. Предложение приняли на ура. Лорд нарезал добрых полкило сыра — разумеется, голландского — еженедельное подношение с сыроварни его бывшего наставника, — и — неслыханное дело! — откупорил бутылку французского коньяка — ежегодная «дань» из поместья отца Седрика. Марк — видимо, решив внести свою лепту в общее застолье, — подхватил внушительный столик-поднос с выпивкой и закусками и, игнорируя протесты хозяев, понёс в зал, где разместился посередине дивана, оставив поднос у себя на коленях. К нему присоединились лорд с Седриком: лорд сел справа, Седрик — слева. Пили, закусывали, говорили о жизни. Ощущения были странные — дежавю и ностальгия одновременно: Седрик никогда ещё не испытывал ничего подобного, но те глубокие чувства общности, близости и принадлежности, которые его сейчас переполняли, были ему странно, до боли, знакомы — он нашёл то, чего никогда не знал, но к чему так отчаянно стремился, — своих. И Седрика вдруг осенило, что это и есть ответ на главную загадку «Мерит-клуба»: чем занимаются лорды в своём кругу, когда их никто не видит. И почему они так берегут это таинство от непосвящённых.
— Остаётся только надеяться, — сказал лорд, разливая по рюмкам остатки коньяка, — что Второй лорд не линчует меня за этот стихийный разврат с моей лёгкой подачи.
— Марк не выдаст. — Седрик обнял Марка за плечи. — Марк нас любит. Марк вздрогнул.
— И мы его тоже. — Лорд улыбнулся, но в глазах его насмешки не было, и Седрик был ему за это очень благодарен.
— Так, может… — пьяные мысли почти сорвались с губ, Седрик от испуга запнулся и тут же почувствовал, как напрягся под рукой Марк. — Я имею в виду…
— Разумеется. — Лорд залпом допил коньяк. — Я сейчас же приготовлю гостевую спальню.
Седрик закусил губу. Марк отодвинулся. Волшебство развеялось.
— Да, конечно.
Все трое начали подниматься на ноги, с преувеличенным энтузиазмом болтая о каких-то пустяках, как это обычно бывает, когда необходимо замять неловкость.
Потом Седрик думал, что дело, наверное, было в коньяке, непривычном и непривычно крепком. Как ещё объяснить тот факт, что он, неожиданно для себя самого — не говоря уж о лорде! — когда они уже остались наедине, вырвался из ласк наставника — непривычно жадных и грубых — и, бросив в ответ на недоумение в его глазах: «Я сейчас», быстро выскользнул из комнаты. Долго заставлять лорда ждать не пришлось — Марк стоял под дверью их спальни и от неожиданности лишь громко охнул и вжался в стену, когда Седрик резко распахнул дверь. Не давая Марку опомниться, Седрик молча схватил его за руку и потянул за собой. У кровати так же молча остановился и, продолжая держать Марка за руку, с вызовом посмотрел в глаза лорду. Некоторое время они с лордом стояли молча и неподвижно, меряясь взглядами. Первым не выдержал и рванулся к выходу Марк, но Седрик его удержал. Вторым капитулировал лорд. Он подошёл к ним. И обнял обоих.
…Седрик с лордом его любили — действительно любили, и Марк это чувствовал: слишком много в его жизни было нелюбви, чтобы сразу распознать разницу, — и Марк, никогда не знавший прежде любви, купался сейчас в любви целых двоих, и в ответ на эту любовь щедро и без остатка дарил им себя. Так было… правильно.
В руке лорда матово блеснуло. Во взгляде лорда читалось: «Пора вам, баронет, стать наконец мужчиной». Седрик перехватил на лету передачу и поспешно сосредоточился на защите — эта ритуальная возня была удобным предлогом для отвода глаз, в которых читалось ответное: «Я уже год как». В голове Седрика мелькнула мысль: а что если для лорда Марк всего лишь ритуальный шлюха, которого заботливые наставники приглашают для мужской инициации своих подопечных? Но он тут же отмёл это подозрение, глядя, с какой заботой, нежностью и — да! — любовью лорд готовит для него Марка. И тут же почувствовал облегчение: единственная отравлявшая их с лордом отношения тайна больше не будет между ними стоять. Эта тайна, Седрик невольно улыбнулся, теперь между ними лежала. Тайна лежала между ними, влекла их обоих, и они оба, забыв себя, её познавали, а тайна подавалась и открывалась им навстречу. И в ту ночь они оба её познали — с разных сторон, встретившись где-то посередине — вне времени, себя и пространства. Так Седрик усвоил очередной урок — к истине ведут разные пути.