— Война порой требует от нас страшных поступков, однако теперь война кончилась.
— Я видел, вы по ним стреляли, — не унимаюсь я. Как же уверенно звучат слова человека без Шума! Они непоколебимы, точно скала.
— Разве я сам стрелял, Тодд?
Я проглатываю ком в горле.
— Нет, но вы развязали эту войну!
— Так было нужно, — говорит мэр. — Для спасения больной и умирающей планеты.
Мое дыхание учащается, мысли туманятся, голова страшно тяжелеет. Но Шум пылает огнем.
— Вы убили Киллиана.
— И очень сожалею об этом, — говорит мэр. — Из него вышел бы прекрасный солдат.
— Вы убили мою мать, — говорю я. И тут мой голос надламывается (заткнись), Шум наполняется яростью и горем, в глазах стоят слезы (заткнись, заткнись, заткнись!). — Вы убили всех женщин Прентисстауна!
— Тодд, неужели ты веришь всему, что тебе говорят?
Наступает тишина, самая настоящая — даже мой Шум на миг унимается, пытаясь переварить сказанное.
— У меня нет ни малейшего желания убивать женщин, — говорит мэр. — Я ничего подобного не делал.
Я разеваю рот от удивления.
— Еще как делали…
— Сейчас не время для уроков истории…
— Вы лжец!
— А ты, стало быть, возомнил себя всезнайкой? — Его голос становится холодней, он отходит в сторону, и мистер Коллинз с такой силой бьет меня по голове, что я вместе со стулом лечу на пол.
— Вы ЛЖЕЦ И УБИЙЦА! — ору я. В ушах еще звенит от удара.
Мистер Коллинз бьет меня снова, уже с другой стороны — кулак у него твердый, как полено.
— Я тебе не враг, Тодд, — повторяет мэр. — Прошу, не вынуждай нас причинять тебе боль.
Голова болит так сильно, что я ничего не говорю. Просто не могу говорить. То, что хочет услышать мэр, я никогда не скажу. А за все остальное из меня вышибут дух.
Это конец. Иначе и быть не может. Они не позволят мне жить. И ей не позволят.
Конец.
— Надеюсь, это действительно конец, — говорит мэр. В кои-то веки сказал правду. — Надеюсь, ты все-таки откроешь мне свой секрет, и на этом мы закончим.
А потом он говорит…
Ей-богу, он говорит…
— Пожалста.
Я поднимаю голову и часто моргаю опухшими глазами.
На его лице озабоченность, почти мольба.
Что за черт? Как это вапще понимать?
И в моей голове опять начинает гудеть…
Только это не Шум…
Пожалста — как бутто мой собственный голос говорит…
Пожалста — как бутто это я сам…
Слово давит на меня…
Распирает изнутри…
Такое чувство, что я сам вот-вот скажу…
Пожалста…
— Все, что ты якобы знал, — говорит мэр, его голос звучит одновременно снаружи и внутри моей головы. — Все это неправда.
И тут я вспоминаю…
Вспоминаю Бена…
Он говорил мне ровно то же самое…
Бен, которого больше нет…
И мой Шум внезапно твердеет.
Я прогоняю из головы голос мэра.
Мольба тотчас исчезает с его лица.
— Что ж, хорошо. — Он хмурится. — Но помни, что это твой выбор. — Он встает. — Как ее зовут?
— Вы знаете, как ее зовут.
Мистер Коллинз снова бьет меня по голове, и я чуть не падаю на пол вместе со стулом.
— Вы уже знаете!
Бац! Опять удар, с другой стороны.
— Как ее зовут?
— Не скажу!
Бац!
— Назови ее имя.
— Нет!
БАЦ!!!
— Как ее зовут, Тодд?
— Пошел ты!
Только я говорю не просто «Пошел ты!», а что покрепче, и мистер Коллинз отвешивает мне такого тумака, что я наконец лечу на пол вместе со стулом. Мои руки связаны, поэтому я не могу даже выставить их перед собой и смягчить удар, и в глазах несколько секунд вертится только Новый свет со спутниками.
Я дышу в ковер.
Перед глазами появляются сапоги мэра.
— Я тебе не враг, Тодд Хьюитт, — повторяет он. — Просто назови ее имя, и все закончится.
Я делаю вдох и закашливаюсь.
Делаю еще один и наконец говорю то, что должен:
— Убийца!
Тишина.
— Что ж, так и быть.
Его сапоги исчезают, и мистер Коллинз рывком поднимает мой стул с пола: от давления на тело все мои мышцы ноют. Наконец я снова оказываюсь в кружке разноцветного света. Глаза у меня так опухли, что я почти не вижу мистера Коллинза, хотя он стоит прямо передо мной.
Слышно, как мэр опять встал за столик и передвигает на нем какие-то металлические предметы.
А потом подходит ко мне.
Вот он, мой конец, совсем близко.
Конец.
Прости, думаю я. Прости, прости…
Мэр кладет руку на мое плечо, я пытаюсь ее стряхнуть, но он не отстает и упорно давит на меня. Я не вижу, что мэр держит в другой руке, но он подносит это к моему лицу, и я чувствую: оно твердое, железное и холодное, полное боли, и готовое причинить боль мне, готовое отобрать у меня жизнь. Внутри открывается черная яма, я хочу забраться в нее и спрятаться от всего этого кошмара, глубокая яма… Мне конец, я не смогу отсюдова вырваться, он убьет меня, а потом и ее, ничего не поделаешь, у меня больше нет шансов, нет жизни, нет надежды, ничего нет.