А потом я разглядел-таки во мраке столик – но слишком далеко, штобы различить, што на нем лежит. Но што-то на нем точно лежало. Блестел металл, обещая такое, о чем и думать-то не захочешь.
– Он все еще называет меня в мыслях мэром, – сказал голос, легкий и приятно-заинтересованный, как и прежде.
– Президент Прентисс, мальчик, – прорычал мистер Коллинз. – И хорошо бы тебе это запомнить.
– Што вы с ней сделали? – снова начал я, вертясь так и сяк и морщась от боли в шее. – Если вы тронули ее хотя бы пальцем, я вас всех…
– Ты прибыл в мой город только сегодня утром, – перебил меня мэр. – Безо всякого багажа и даже без рубашки, только с девушкой на руках, пострадавшей от ужасного несчастного случая…
Мой Шум взревел.
– Это не несчастный случай…
– Очень серьезный несчастный случай, – продолжал мэр с легким нетерпением, которое я от него впервые услышал еще на площади. – Настолько серьезный, что она сейчас при смерти. И вот перед нами мальчик, на поиски которого мы потратили столько времени и сил, мальчик, причинивший нам столько хлопот, – и он добровольно предает себя нашей воле и готов сделать что угодно, лишь бы мы спасли девушку. А когда мы именно это и пытаемся сделать…
– С ней все в порядке? Она в безопасности?
Мэр умолк, а мистер Коллинз шагнул вперед и вытянул меня тыльной стороной ладони поперек физиономии. Целую долгую секунду жалящая боль растекалась по щекам. Я сидел, пыхтел, молчал.
В круг света прямо передо мной шагнул мэр.
Все так же с иголочки одетый, хрустящий, отутюженный, чистый, словно подо всем этим и нет никакого человека, словно это такая ходячая-говорящая глыба льда. На мистере Коллинзе вон и пятна пота, и грязь, и запах соответствующий, но на мэре – нет. Только не на нем.
Рядом с мэром ты неизбежно похож на кучку пыли, которую всего и делов-то, што вымести поскорее.
Он наклонился, штобы заглянуть мне прямо в глаза.
И спросил, словно просто из любопытства:
– Как ее зовут, Тодд?
– Што?! – Я заморгал, не понимая.
– Как ее зовут? – повторил он.
Он должен был знать ее имя, оно наверняка у меня в Шуме висит…
– Вы сами знаете, – огрызнулся я.
– Я хочу, чтобы ты мне сказал.
Я перевел взгляд с него на Коллинза. Тот стоял, скрестив руки на груди, и даже не пытался спрятать выражение рожи, которое одно радостно свалило бы меня на землю, без помощи рук.
– Еще раз, Тодд, – светло сказал мэр, – и буду очень признателен, если ты мне ответишь. Как ее имя? Этой девочки из иного мира.
– Если вы в курсе, што она из иного мира, – возразил я, – то уж точно должны знать, как ее звать.
И тут мэр улыбнулся. То есть по-настоящему взял и улыбнулся.
И это напугало меня больше, чем все остальное вместе взятое.
– Это так не работает, Тодд. Я задаю вопросы, ты отвечаешь. Итак. Как ее имя?
– Где она?
– Как ее имя?
– Скажете, где она, и я скажу имя.
Он вздохнул, будто я его крупно подвел. Кивнул Коллинзу. Тот выступил вперед и ответил мне еще раз под дых.
– Это очень простой обмен, Тодд, – пояснил мэр, пока меня рвало на ковер воздухом из пустого желудка. – Все, что тебе нужно сделать, – это ответить на мой вопрос. И все закончится. Очень простой выбор. У меня нет никакого желания причинять тебе боль, честно.
Я тяжело дышал, перегнувшись вперед; от боли в животе никак не получалось глотнуть достаточно воздуха. Я всем весом висел на веревках, чувствовал кровь на лице, липкую, подсыхающую, в глазах у меня подплывало от этого пятна света посреди целой комнаты тьмы… комнаты, из которой нет выхода…
В которой я наверняка и окончу свои дни…
В комнате…
Без нее.
И што-то во мне сделало выбор.
Если это конец, што-то во мне приняло решение.
Не отвечать.
– Имя ее вам известно, – сказал я. – Убивайте меня, если хотите, но имя вы и так уже знаете.
Мэр просто стоял и смотрел на меня.
Прошла самая долгая минута в моей жизни. Он смотрел, читал меня – читал, што я за свои слова отвечаю.
И тогда он направился к тому маленькому столику.
Я невольно посмотрел туда, но он стоял спиной, и не было видно, чем он там занят. Возится с какими-то вещичками… Металл стукнул по дереву.
– Я сделаю все, што вы хотите, – произнес он, и я понял, што он меня передразнивает, што это ко мне возвращаются мои же собственные слова. – Спасите ее, и я сделаю все, што вы хотите.
– Я вас не боюсь, – заявил я, хотя мой Шум заявлял обратное, гадая вслух, што же у него там на столе. – И умереть я тоже не боюсь.
Интересно, а за эти слова я тоже отвечаю?