Покачал головой, глядя на меня.
– А ведь мы даже начали давать беженцам лекарство, когда они к нам хлынули.
Тут до меня дошло, што на лице у него никакая не улыбка, а гримаса.
– Бог ты мой, мальчик, – сказал он. – Какой же ты Шумный.
– Я тебе не мальчик, – заявил я, но кулаков не опустил.
– Честно признаться, не вижу в твоем замечании ни малейшего смысла.
Я мог бы ему сказать десять миллионов разных вещей, но любопытство решительно протолкалось вперед.
– Так лекарство все-таки есть? Лекарство от Шума?
– Конечно. – Он слегка поморщился, глядя на меня, словно попробовал што-то гадкое. – Одно местное растение с натуральным нейрохимикатом в составе, плюс еще несколько веществ, которые можно синтезировать, и пожалуйста. Новый свет наконец-то погрузился в тишину.
– Но не весь Новый свет.
– Разумеется, нет. – Он отвернулся посмотреть в прямоугольную бойницу, руки за спиной. – Его, между прочим, нелегко изготовить. Процесс долгий, медленный. Мы его довели до ума только в конце прошлого года – и это после двадцати лет непрерывных попыток. Мы сделали достаточно для себя и уже как раз собирались начать экспортировать, когда…
Он рассеянно умолк, пристально глядя куда-то в город внизу.
– Когда решили сдаться без боя, – бросил я, низко и ало рокоча Шумом. – Как последние трусы.
Он повернулся обратно ко мне; болезненную улыбку смело с лица без остатка.
– И почему мне должно быть интересно, что думает мальчик?
– Я не мальчик, – повторил я.
У меня што, до сих пор так стиснуты кулаки? Кажись, да.
– Очевидным образом, мальчик, – отрезал он. – Потому что мужчина знал бы, что бывает вынужденный выбор, который приходится делать, когда стоишь на грани уничтожения.
– Про уничтожение вы мне ничего нового не расскажете, – свирепо сузил глаза я.
Он даже сморгнул слегка, увидав эту правду у меня в Шуме – она так и пылкала на него короткими слепящими вспышками, – а потом обмяк, сломался.
– Прости, – сказал он. – Это так на меня не похоже.
Он яростно потер лицо руками, стараясь обходить черный синяк вокруг глаза.
– Вчера я еще был добрый мэр прекрасного города, – хохотнул словно какой-то одному ему понятной шутке. – Но вчера давно кончилось.
– Сколько народу в Убежище? – спросил я, пока не собираясь никого прощать.
– Мальчик… – начал он.
– Мое имя – Тодд Хьюитт, – перебил я. – Можете называть меня мистер Хьюитт.
– Он обещал нам новое начало…
– Даже я знаю, што он лжец. Сколько здесь народу?
– Включая беженцев – три тысячи триста, – вздохнул он.
– Армия втрое меньше. Вы могли сражаться.
– Женщины и дети, – покачал головой он. – Фермеры.
– В других городах женщины и дети прекрасно сражались. Женщины и дети умирали от их руки.
Он шагнул на меня; лицо на глазах наливалось бурей.
– Да! А наши женщины и дети не умрут! Потому што я заключил мир!
– Это мир вам глаз зачернил, – кивнул я. – И губу разбил.
Он секунду смотрел на меня, потом печально фыркнул.
– Слова мудреца. В устах жлоба.
И отвернулся смотреть в свою бойницу.
Именно тогда я ощутил тихое жужжание.
Вопросительные знаки заполнили Шум, но не успел я и рта раскрыть, как мэр… старый мэр сказал:
– Да, это меня ты слышишь.
– Вас? – не поверил я. – А лекарство как же?
– А ты бы дал побежденному врагу его любимое снадобье?
Я облизнул губу.
– Так он возвращается? Шум?
– Еще как. Если не принимать ежедневную дозу, он очень даже возвращается. – Он побрел к себе в угол и медленно опустился на пол. – Кстати, ты заметил, что здесь нет уборной? Заранее извиняюсь за неприятные стороны нашего бытия.
Я смотрел на него; Шум громыхал – воспаленный, красный, полный вопрошаний.
– Стало быть, это был ты, я не ошибся? – сказал он. – Сегодня утром? Тот, ради кого они очистили весь город? Кого наш новый президент самолично встречал верхом?
Я не стал ему отвечать. Ответил Шум.
– Так кто же ты такой, Тодд Хьюитт? – спросил он. – Что в тебе такого особенного?
А вот это, подумал я, очень хорошее вопрошание.
Ночь пала быстро и сразу. Мэр Леджер все меньше говорил и все больше как-то ерзал, вертелся беспокойно, пока и вовсе не вскочил и не принялся мерить наше гнездо шагами. Жужжание его делалось все громче. Теперь, даже захоти мы поговорить, обоим придется орать в голос.
Я стоял со стороны фасада и смотрел с башни, как высыпают на небо звезды, как ночь укутывает долину внизу.