Но мой разум пребывал в отстранении, отчуждении, борясь с невидимыми демонами сомнения. Кто я такой? Что мне было делать? Я не мог бродить по чужим улицам в таком растрепанном виде. Если я попадусь властям, меня примут за сумасшедшего. Кроме того, я никого не хотел видеть. Этот факт я осознал совершенно неожиданно.
Я не желал видеть ни огней, ни людей. Я был… другим.
Это было ощущение смерти. Может, я все еще…?
Не в силах вынести эту мысль, я лихорадочно искал ключи к разгадке. Я перепробовал все способы пробудить дремлющие воспоминания. Бесконечно шагая сквозь ночь, борясь с хаосом и смятением, борясь с серыми облаками, которые цеплялись за мой мозг, я бродил взад и вперед по пустынному закутку кладбища.
Измученный, я уставился на светлеющее небо. А потом мои мысли даже самые запутанные, улетучились. Я знал только одно — потребность в покое, покое и забвении. Было ли это желание смерти? Я поднялся из могилы только чтобы вернуться обратно?
Я не знал и не хотел знать. Повинуясь необъяснимому, но всепоглощающему порыву, я, спотыкаясь, добрался до развалин своей могилы и прокрался внутрь, зарывшись, как крот, в благодатную тьму, в то время как земля обрушилась на меня. "Здесь достаточно воздуха, — пришла мысль, — чтобы я мог дышать, лежа в разбитом гробу".
Моя голова откинулась назад, и я устроился в гробу, чтобы уснуть.
Бормотание и грохот стихли вдали, под действием снов, которые я не мог вспомнить. Эти грезы постепенно умирали и вырастали в реальность, пока я не сел, толкая мокрую землю так, что она попадала вокруг меня. Я был в могиле!
Опять этот ужас. Почему-то я надеялся, что это сон, и пробуждение могло привести меня к благодарной реальности. Но я был в могиле, и над головой завывала буря. Я пополз вверх.
Все еще была ночь — вернее, инстинкт подсказывал мне, что ночь наступила снова. Должно быть, я проспал сутки напролет. Эта буря не пускала людей на кладбище, не давала им обнаружить развороченную землю и ее обитателей. Я вылез на поверхность, и дождь хлестал на меня с небес, обезумев от гнева. И все же я был счастлив, счастлив за ту жизнь, которую знал. Я пил дождь; гром восхищал меня, словно был симфонией; я восторгался изумрудной красотой молнии. Я был жив!
Вокруг гнили и рассыпались трупы, и вся ярость высвобожденных стихий не могла наполнить их ни искрой бытия, ни воспоминанием. Мои собственные скудные мысли, моя убогая жизнь были бесконечно драгоценны по сравнению с теми телами, что лежали внизу. Я обманул червей, пусть же воет буря! Я бы завыл вместе с ней, разделил с ней эту космическую шутку.
Оживший в самом прямом смысле этого слова, я пошел. Дождь смыл пятна земли с моей одежды и тела. Странно, но я не почувствовал ни холода, ни особой сырости. Я знал об этих вещах, но они, казалось, не трогали меня. Впервые я осознал еще одну странность: я не был голоден и не хотел пить. По крайней мере, мне так казалось. Неужели аппетит умер вместе с памятью? Я удивился.
Память! Проблема идентичности все еще существовала. Я шел, подгоняемый бурей. Все еще размышляя, я двигался, и ноги вынесли меня за пределы кладбища. Ветер, который вел меня, казалось, направлял мои шаги на каменный тротуар пустынной улицы. Я шел, почти не слушая.
Кто я такой? Как я умер? Как возродился?
Я шел под дождем по темной улице, один в мокром бархате ночи.
Кто я такой? Как я умер? Как возродился?
Я пересек квартал и вышел на более узкую улицу, все еще спотыкаясь на ветру и под раскаты грома, доносившиеся из облаков, который словно насмехался над моим замешательством.
Кто…
Вдруг я узнал. Мое имя подсказала мне улица. Улица Саммита. Кто жил на Саммит-стрит? Артур Дервин, то есть я. Я был Артуром Дервином, с улицы Саммит. Я был… кем-то, я не мог вспомнить. Я жил, и прожил долго, и все же все, что я мог вспомнить, было мое имя.
Как я умер?
Я был на сеансе, свет был погашен, и миссис Прайс к кому-то взывала. Она кричала что-то о действии зла, а потом зажегся свет.
Они не продвинулись дальше.
Но должны были.
Да, но меня там не было.
Я умер. Умер в темноте на сеансе. Что убило меня? Может быть, шок? И что случилось потом? Миссис Прайс замолчала. Я жил один в городе, меня поспешно похоронили в нищенской могиле. Коронер, вероятно, назвал это "сердечной недостаточностью". Меня позабыли. Вот и все. И все же я был Артуром Дервином, и наверняка кто-то заботился обо мне.
Брамин-стрит явила знак во вспышке молнии.
На Брамин-стрит — была та, что заботилась — Виола.
Виола была моей невестой. Она любила Артура Дервина. Как ее фамилия? Где я ее встретил? Как она выглядит?