— Мы никогда… не думали об этом. — Я отняла свою руку и принялась мять салфетку. — Мы оба в первую очередь занимались своей карьерой. А потом, ну… ты знаешь, что произошло. Вот и все, — с горечью добавила я.
— Извини, — снова сказал он. — А когда это произошло?
— Первого января две тысячи второго года.
— Он сделал это на Новый год? Чтобы тебе было еще горше, наверное.
— Ты прав — подобрать время лучше было бы трудно. С тех пор Новый год для меня не праздник. Он выбрал отличный способ увековечить себя.
— По-моему, — он опустил палочки для еды, — поступить со своим партнером хуже, чем он, просто невозможно. — Я кивнула. — И причинить столько боли. И оставить столько вопросов без ответов…
— О да!
— Но ты смогла пережить это?
Я подумала о вещах Ника, спрятанных в коробку.
— Я похоронила память о нем.
Воцарилась тишина. Я выглянула из окна. На улице куда-то спешили люди с зонтиками в руках. И поднятыми воротниками. До меня доносились звуки мокрых колес, шуршавших по дороге.
— А как ты думаешь, есть хоть малейший шанс, что он… вернется?
Я медленно вдохнула.
— Это… очень маловероятно.
— Но такое иногда случается. — Я посмотрела на него. — Я читал где-то.
Я покачала головой:
— Кто знает. Прошло слишком много времени. Если бы Ник хотел вернуться, он бы давно это сделал — наверное, в первые три месяца. Так утверждают эксперты. Они говорят, что чем дольше отсутствует человек, тем труднее ему вернуться. Видимо, эти люди считают, что, вернувшись, попадут в неприятности, потому что знают, сколько горя причинили.
— Так, значит, он просто… исчез? Не пойми с чего?
— Скорее не пойми куда. Его машину нашли на побережье.
— И как это случилось? Если, конечно, ты хочешь об этом говорить.
— Да. Я бы даже очень хотела тебе рассказать. — Я снова глотнула воды. — Мы были на «Лондонском глазу»[33]. Я подумала, что пойти туда первого января — это отличная идея. У нас были… сложности, и я решила, что так мы сможем взглянуть на вещи с другой точки зрения. А потом, помню, когда я это сказала, он улыбнулся мне какой-то странной грустной улыбкой.
— А на следующий день исчез?
Я кивнула:
— Было примерно шесть вечера — я знаю, потому что слушала новости по радио, стряпая на кухне, а потом услышала, как он предупредил, что идет за молоком. Я сказала «хорошо», но спустя полтора часа он не вернулся. Прошел еще час, а он все не шел. К тому моменту у меня возникло не очень хорошее подозрение, к тому же, открыв холодильник, я обнаружила, что молоко у нас и так есть. Тогда я побежала в ближайший супермаркет и спросила у женщины на кассе, не видела ли она его, и она сказала, что нет. Я стала искать машину — ее не было. Тогда я позвонила к нему в офис на тот случай, если он пошел туда, но никто не брал трубку и мобильный тоже молчал. Подождав еще два часа, я поняла, что произошло. К десяти часам вечера я была в невменяемом состоянии. Позвонила родителям, они сказали звонить в полицию. В полиции сказали, что об исчезновении можно заявлять только спустя двадцать четыре часа. Можешь представить себе, что это были за двадцать четыре часа.
— Мучение.
Я кивнула.
— Приехала Флисс и осталась у меня на ночь. Каждый раз, когда звонил телефон, я будто получала удар электрического тока; я чувствовала, будто мои нервные окончания подсоединены к телефонным проводам. Я уцепилась за мысль, что случившемуся должно быть разумное объяснение, и ждала, что в конце концов услышу, как он вставляет свой ключ в замочную скважину. Но так и не дождалась. Ни тем вечером, ни на следующий день — никогда.
Люк покачал головой.
— А он забрал с собой что-нибудь?
— Только машину. Три дня спустя ее нашли на побережье Норфолка, неподалеку от Блэкни, куда он еще мальчишкой ездил на праздники. Там лежали его телефон, ключи от дома и бумажник — все кредитные карточки были на месте. А следующим утром обнаружили его шарф. Его прибило к берегу волной. — Вспомнив это, я содрогнулась. — Тогда развернули масштабные поиски в море — с вертолетами и водолазами, но тело обнаружить так и не удалось. Мне сказали, что если он совершил самоубийство — а я отказывалась верить в это, потому что знала его слишком хорошо и была уверена, что он никогда не пошел бы на такое, — то тело могло отнести дальше по течению и его обнаружат недели через три. Но прошел месяц, а найти никого не удалось.
— Нет ничего хуже ожидания, — сказал Люк. У меня внутри все переворачивалось от одной мысли об этом. — И для его родных тоже.
— У него нет родных братьев и сестер, а родители умерли. Мать — много лет назад, когда он еще учился, а отец — за три месяца до того, как Ник исчез. Мне очень помогла Национальная консультативная сеть по поиску пропавших без вести. Они развесили постеры с фотографией Ника по всему городу. Еще посоветовали мне поговорить с бездомными на набережной, на тот случай если Ник решил просто уйти из дому. Я целый месяц бродила по пабам и кафе, показывала людям его фото, спрашивала, не видели ли они его. При этом приходилось учитывать, что если он стал бродяжничать, то за это время его внешность могла измениться. Он мог зарасти, даже отпустить бороду. Похудеть наконец — он был крупный, хорошо сложенный мужчина. У него могла измениться походка и стать менее уверенной. Эти четыре недели я ходила на Лейчестер-сквер, сидела там весь день на скамейке, наблюдая, как люди проходят мимо, и надеялась, что вдруг нечаянно замечу его. И, помню, однажды я побежала за человеком, который показался мне очень похожим на Ника, — я даже звала его по имени, но он не слышал меня, тогда я схватила его за руку сзади. Он обернулся, и у него на лице был написан такой шок… Он точно решил, что я сумасшедшая. — Я смяла свою салфетку. — Наверное, я и вправду лишилась разума на какое-то время.
— А как было с работой?
— Пришлось вернуться. Хотя это решение далось мне с трудом. Однако ничего другого не оставалось: кроме того, что теперь я должна была сама себя содержать, да и работа отвлекала от грустных мыслей. Но я хотела оставаться в нашей квартире, на случай если Ник вдруг позвонит или появится. Я боялась, что если он придет, а меня нет, то уйдет снова. Поэтому мой босс Том позволил мне работать дома. Он проявил такое понимание. — Я снова вспомнила, каким отзывчивым он был, несмотря на то что сам в тот момент переживал кризис личной жизни. Он привозил мне необходимые книги. Заваливал комедиями, чтобы подбодрить, — помню, он дал мне целую коробку комедий из Илинга[34] и пять серий «Фрейзера»[35]. Хотел, чтобы у меня было достаточно запасов.
— И ты ни разу не выходила из дому?
Я покачала головой:
— Очень редко, и то недалеко. Я провела еще одну телефонную линию, чтобы основная оставалась свободной, если позвонит Ник. Когда надо было уйти, у двери я оставляла записку для него. Все его вещи я оставила нетронутыми. Наша квартира была похожа на «Марию Целесту»[36].
— И сколько это продолжалось?
— Два месяца. К тому времени я, конечно, совершенно расклеилась. Изо дня в день жила в своем… вакууме. Довела себя до того, что едва могла есть. С трудом мылась. Но вот в марте это случилось. Два подозрительных безмолвных звонка. Один днем, а второй следующим утром. Я слышала едва уловимое дыхание в трубке и знала, что это звонит он, поэтому сказала: «Ник, умоляю, не вешай трубку. Пожалуйста, пожалуйста, поговори со мной». Оба раза я слышала вздох, а может быть, он пытался прошептать мое имя. Но потом все прерывалось — и больше никаких контактов. До…
— До?..
— Середины апреля. Создатели «Мира сегодня» делали программу о пропавших людях и брали интервью у меня.
— Я смотрел. Так все и узнал.
— А на следующий день мой куратор из Национальной консультативной сети по поиску пропавших без вести позвонила мне и сказала, что есть отличные новости — звонил Ник. Я была так счастлива… — Мой голос дрогнул. — Я была… вне себя. Все повторяла, как это здорово, благодарила их за помощь, снова и снова… — Горло перехватил спазм. — Я спросила, когда я могу его увидеть, но они не ответили. Я спросила снова: «Когда же я могу увидеться с ним?» Молчание. А потом мне сказали, что он звонил на их круглосуточный телефон доверия, сказал, что жив-здоров… — Глаза мне застелила пелена, слезы капали с ресниц. — И что не хочет никаких контактов.