Мы сидели в тишине, раздавленные тяжестью эмоций. Я смотрела в пол.
— В газете писали, что ты теперь с Люком, — сказал он. — Я помню, ты что-то говорила о нем.
— Я была с Люком. Но больше нет. А ты? — срывающимся голосом спросила я, посмотрев на него. Я утерла слезы. — Как твоя личная жизнь? Наверное, в палатке это… сложно, — с горечью добавила я.
— Я больше не живу в палатке. Я там жил всего несколько месяцев. Теперь я живу в небольшом домике на ферме. Теперь я там начальник.
— Ого. Здорово.
— У меня есть собака — родезийский риджбек. Она очень добрая.
— Ты всегда хотел собаку… мы не могли ее завести, потому что оба работали. Это было бы неправильно.
— Лора… — Откуда-то взялось пятно на ковре. Надо заняться им. — Есть еще кое-что, что я хотел тебе сказать.
— Что? — спросила я. И вдруг почувствовала ужасную усталость.
— Ну… у меня есть спутница жизни. Аннека.
— Поздравляю. Надеюсь, вы с ней будете жить счастливо, вместе шагая между тюльпанами. Я бы предложила себя в качестве подружки невесты, но мы еще не разведены.
— Она очень приятный и милый человек.
— Ну, это просто замечательно, Ник, рада слышать. Надеюсь, вы будете счастливы и, самое главное, надеюсь, что ты НИКОГДА не поступишь с ней так, как поступил со мной. — Я снова посмотрела на пятно на ковре. Понадобится пятновыводитель. Как эта штука называется? Ах да. «Ваниш». И как это я забыла?
— У нас есть ребенок.
А может, будет достаточно смыть теплой водой. Если посильнее потереть.
— Ей десять месяцев, — продолжал он. Нет, лучше без моющих средств. А то еще цвет «съест». — Ее зовут Эстелла.
— Очень милое имя. — Я посмотрела на него. — Наверное, в честь какого-нибудь сорта тюльпанов, да? «Эстелла ринвельд»?
— Да, так и есть.
Но теперь все изменилось…
— Значит, ты поэтому теперь можешь… говорить о том, что произошло, так?
— Да. Я чувствую, что… не знаю. Вернулся к жизни… Мне казалось, что все, что я любил, умирало. Вот поэтому мне и нравилась работа на ферме — я знал, что в каждой луковице есть жизнь, которая, свернувшись комочком, под моим пристальным вниманием ждет, когда же сможет раскрыться.
— У тебя есть ее фотография?
Он сунул правую руку в задний карман и достал бумажник, из которого извлек маленькую фотографию. Ник протянул ее мне. Девочка рядом с огромной вазой, полной красных и белых тюльпанов. Красивое улыбчивое лицо и копна темных блестящих волос.
— Похожа на тебя. — Интересно, а наша дочь была бы такой же? — Очень миленькая. — Наверное, была бы. — А твоя спутница — Аннека — знает обо мне? Ты ей рассказал?
— Только две недели назад. Потом показал статью. Она очень рассердилась, что я ей ничего не говорил. Сказала, что я должен ехать назад; сказала, что я лишил тебя свободы и теперь должен вернуть ее обратно.
— Что ж… она права.
Он встал.
— Наверное, я пойду.
— Где ты остановился?
— В гостинице возле Бейсуотер.
— А вещи? Я почти все сохранила, несмотря на то что ты мог подумать из той статьи. Они упакованы и лежат в свободной комнате.
— Они мне теперь не подойдут.
— Это правда. Ты очень похудел, Ник.
— Это неплохо — просто я постоянно на воздухе.
— А твои книги? Твои картины?
— У нас нет места. Делай с ними что хочешь.
— Я отдам их в «Оксфам». Нет. У «Суданиз» теперь есть свой благотворительный магазин. Отнесу твои вещи туда.
— Только я бы хотел взять фото своих родителей.
— Конечно. Я принесу.
Я ушла в свободную комнату и вернулась с сумкой.
Он забрал ее.
— Спасибо.
Я дала ему бумагу.
— Напишешь свой адрес — куда можно выслать бумаги о разводе? Процедура займет пару месяцев.
Он вытащил ручку из кармана и начал писать.
— Никлаус Геринг? — прочла я вслух.
— Так меня там знают. Это всего лишь перевод моего имени. Там никто не знает Ника Литтла.
— А ты? — спросила я.
— А я теперь знаю…
— Ты получишь свою долю за квартиру, — сказала я, когда он надел куртку. — Завтра выставлю ее на продажу.
— Тебе не обязательно ее продавать. Живи здесь, если хочешь.
— Нет. Спасибо, но я не хочу. Она испорчена. В любом случае тебе понадобятся деньги — у тебя ведь ребенок.
— Где же ты будешь жить, Лора?
— Пока не знаю. Наверное, пока буду снимать жилье. Так что… — Он взял свою сумку. — Ну… Что сказать? Спасибо, что заехал. — Мы вышли в холл. — Сегодня, кстати, наша годовщина.
Он мигнул.
— Точно. Прости. Я забыл…
— Не важно, — сказала я. — Пустяки.
Он поднял руку, чтобы открыть дверь.
— Не думай обо мне плохо, Лора. — Я не ответила. — Может быть — кто знает, — свяжемся как-нибудь. — Он грустно улыбнулся.
Я покачала головой.
— Нет, Ник, — сказала я. — Не свяжемся.
Эпилог
Шесть месяцев спустя
Последняя пятница октября. Мы с Томом сидим в кухне на Мурхаус-роуд, послеполуденное солнце льется сквозь незакрытую заднюю дверь, а Фелисити и Хью наверху собирают вещи, чтобы отправиться на уик-энд, что случается у них редко. Мы остаемся с Оливией, как уже было двумя неделями раньше, и нам это очень нравится. По радионяне — которая по каким-то причинам всегда включена — мы слышим, как Флисс хлопает дверями и гремит в спальне, открывая шкафы и выдвигая ящики, а Оливия поет йодлем в своей кроватке.
— ВсеХОРОШОмоямилая, — слышим мы. — Мама-УЖЕидет. А, вот ты где, Хью, достань мне мою сумку с гардероба — и что ты думаешь об этой маломерочке, а? Купила вчера в «Агнесс-Би».
— Ммм — великолепно, — услышали мы. — Великолепно, особенно теперь, когда ты потеряла последний упрямый четвертый стоун. — Мы услышали чмокающие звуки, визги Фелисити и взволнованные крики Оливии.
— ВсеХОРОШОмилая, — говорит Флисс. — ВсеХОРОШОмоясладкаямамаспапойпростоИГРАЮТ.
— А ты и правда здорово поправилась тогда, Флисс.
— Да. Но ты посмотри на меня сейчас!
— Сдобная мамочка… ммммм. — И снова визги.
— Надо бы тебе почаще флиртовать с моими подружками, Хью, — говорит Флисс. Нет лучшего средства заставить женщину сбросить вес.
— Но я не хочу флиртовать с твоими подружками, — отвечает Хью. — Я хочу флиртовать с тобой… мммм. Надеюсь, у нас в «Чьютон глен» кровать под балдахином.
— Теперь ей следует следить за весом, — говорю я Тому. — Теперь она знает, что Хью поддается искушениям. И это лучшее, что могло случиться с ней.
— Я теперь такая худая, — гордо говорит Флисс, — что смогла бы, наверное, надеть даже обноски Хоуп.
— Насчет этого не скажу, но она определенно может носить твои.
— Это точно — она таакая огромная, что можно подумать, у нее будет четверня.
Недовольство Фелисити из-за того, что Хоуп забеременела с первой попытки, усиливается радостью от того, что на пятом месяце Хоуп раздуло до невероятных размеров и теперь у нее лицо похоже на дыню, а ноги — на футбольные мячи. Почему-то Фелисити это кажется справедливым.
— А я всегда знала, что она изменит свое мнение в этом смысле, — заявляет она. — А Майк — какой молодец, так долго терпел. И не проявлял ни малейшего интереса. Он и сюда почти не приходил — вообще не интересовался Оливией, — я даже обижалась на него. А ведь у некоторых мужчин действительно напрочь отсутствует тяга к детям. Они даже не подозревают, ЧТО теряют.
Я улыбнулась Тому, который теперь знает всю подноготную этой истории.
— Молодец парень, — слышим мы поддакивания Хью. Я листаю журнал Фелисити «Мать и дитя». Открываю на пятой странице и вижу Оливию в прыгунках «Тиддли-тоуз». — В смысле он и к этой программе по укачиванию младенцев приготовился, к которой потом присоединилась Хоуп…
— Вот как раз это на нее и повлияло, — встряла Флисс. — И теперь она в положении.