— Хорошо, сын мой. Не думаю, что мне стоит это выслушивать.
— Вам придется, святой отец.
И я выкладываю все: и про журналы под матрасом, и про ночных гостей в кожанках, и про белую пудру в носах.
Вечером в кабинете разгорается настоящий скандал. Я слушаю крики под дверью. Кюре заканчивает спор угрозой доложить о поведении отца Джона епископу.
— Я священник, — серьезно произносит он. — А это тяжкая ноша. Если она тебе не под силу, возвращайся в семинарию.
Утром в церковь наведался английский турист. Узнав, что молодой человек тоже родом из Йорка, отец Тимоти пригласил его к себе на несколько дней.
— Ян, познакомься. — говорит он, — это Томас, он живет с нами. Томас, это Ян. Ты столько расспрашивал меня о родном городе, вот наш гость все тебе и расскажет.
Мне нравится Ян. Ему пятнадцать или шестнадцать лет. У юноши нежная кожа, голубые глаза и золотые волосы. Приезжий показывает снимки Йорка.
— Вот это наш главный собор, — поясняет он.
Я вижу огромный храм, красивые сады, музеи, парки.
— А ты не встречал мать отца Тимоти? — допытываюсь я. — Она живет где-то там.
— Нет, но теперь обязательно встречусь, он дал мне адрес.
— А твоя мама тоже из Йорка?
— Да. Только она погибла десять лет назад. Попала под мотоцикл.
Ян достает из бумажника фотографию. На ней изображена златовласая женщина с нежной кожей и голубыми глазами.
— Так почему ты приехал в Индию? — не отстаю я.
— Хочу повидаться с папой.
— А чем он занимается?
Молодой человек медлит с ответом.
— Преподает в католической школе в Дехрадуне.
— Почему вы не живете вместе?
— Потому что я учусь в Йорке.
— Тогда почему твой папа не переедет к тебе?
— Есть обстоятельства. Но трижды в год мы все-таки видимся. На этот раз я сам решил нагрянуть в гости.
— Ты его любишь?
— Да, очень сильно.
— Хотел бы никогда с ним не расставаться?
— Конечно. А твои родители, чем они занимаются?
— У меня их нет. Я безмозглый подкидыш.
Три дня спустя отец Тимоти приглашает на ужин с Яном и отца Джона. Они едят, беседуют допоздна, кюре даже играет на скрипке. Где-то после полуночи молодой помощник уходит, а Ян продолжает болтать с отцом Тимоти. Сквозь открытые окна доносится их смех. Почему-то я никак не могу заснуть.
В саду сияет полная луна. Ветер, завывая, раскачивает ветви эвкалиптов и шелестит листвой. Мне хочется в туалет, приходится вставать и идти. Дорога лежит мимо комнаты отца Джона. Внизу под дверью — полоска света. Слышится шум, неясная возня. Подкрадываюсь на цыпочках. Заглядываю в замочную скважину. Внутри творится нечто пугающее. Ян сгорбился у стола, молодой помощник склонился сзади над ним. Мужчина совершенно голый, пижама валяется у него в ногах. Даже безмозглый подкидыш способен почуять неладное. Что же делать? Я мчусь к отцу Тимоти, хотя и знаю: тот уже крепко спит.
— Просыпайтесь, отче! Ваш помощник что-то нехорошее делает с Яном!
— С кем? С Яном?
Кюре мгновенно приходит в себя, и мы вместе бежим к отцу Джону. Отец Тимоти ураганом врывается в комнату. Видит все, что видел я. И тут же бледнеет как смерть. Он даже хватается за дверь, чтобы не упасть. Потом багровеет от гнева. Кажется, еще чуть-чуть — и на его губах выступит пена. Мне страшно. Никогда не представлял себе святого отца в такой ярости.
— Ян, ступай в свою комнату, — гремит голос кюре. — Томас, ты тоже.
Теперь я совершенно сбит с толку, однако делаю, как велят.
Наутро за окном раздаются два колокольных удара. Я пробуждаюсь и сразу чувствую: что-то не так. Со всех ног бегу к церкви, чтобы увидеть душераздирающую картину. Отец Тимоти, облаченный в сутану, лежит в багровой луже у алтаря, как раз под распятием Иисуса Христа. Похоже, перед смертью он молился, преклонив колени. В десяти шагах от него распростерлось тело отца Джона, забрызганное кровью. Голова раздроблена на куски, частички мозга присохли к сиденьям скамеек. Молодой помощник одет в кожаную жилетку, обнаженные руки покрыты чернильными змеями. Правая рука все еще сжимает дробовик.
Кажется, кто-то разом выдавил воздух из моих легких. Я кричу, и мой пронзительный визг разрывает мертвую тишину этого утра, точно выстрел. С эвкалипта в испуге поднимается стая ворон. Старина Джозеф, протиравший от пыли украшения в кабинете, замирает и прислушивается. Миссис Гонсалес поспешно выбирается из душа. Ян просыпается и тоже мчится к церкви.
Склонившись над отцом Тимоти, я рыдаю, как может рыдать восьмилетний ребенок, потерявший все, чем дорожил. Светловолосый, голубоглазый мальчуган подбегает ко мне, садится рядом и смотрит на безжизненное тело гостеприимного кюре. Потом начинает кричать вместе со мной. Мы держимся за руки и плачем не менее трех часов, даже когда видим полицейский джип с красной мигалкой, даже когда приезжает врач в белом халате, даже когда оба трупа, накрыв чистой тканью, увозят на карете «скорой помощи», даже когда миссис Гонсалес и Джозеф отводят нас домой и всеми силами утешают.