Проходим вовнутрь. Мустафа тычет пальцем в какие-то ржавые железные строения вроде крупных бараков.
— Вон она, школа для малолетних инвалидов. Там они и живут.
— Почему не видно детей? — удивляюсь я.
— А все уехали на практические занятия. Не волнуйся, вечером познакомитесь. Пойдемте, покажу вашу спальню.
Комната маленькая и просто обставленная. Двухъярусная кровать и длинное зеркало, встроенное прямо в стену. Салим занимает верхний ярус. В подвале расположен санузел, которым можно пользоваться. Там есть раковина и душевая занавеска. Не по-звездному, конечно, однако сойдет.
Кажется, мы единственные дети в этом доме.
Ближе к вечеру Маман приходит навестить нас. Мой друг взахлеб рассказывает ему, как счастлив поселиться в Мумбаи и как ему не терпится стать известным актером. Большой человек улыбается.
— Ты петь-то умеешь? Это первое и главное условие в такой работе.
— Нет, — печалится мальчик.
— Не страшно. Я раздобуду для тебя лучшего учителя музыки. Скоро ты запоешь не хуже самого Кишор Кумара.[40]
Салим готов броситься высокому гостю на шею, но чудом сдерживается.
Вечером нас отводят в школу на ужин. Здешняя столовая ничем не отличается от детдомовской: дешевый линолеум на полу, длинные деревянные столы, и даже повар — иссиня-черная копия нашего старого знакомого. Мустафа приглашает меня с другом к себе за столик, и нас обслуживают прежде остальных. Еда тут горячая и вкусная, не то что тепловатая бурда, которую мы получали в Дели.
Один за другим начинают подтягиваться прочие ребята, и наше представление о преисподней стремительно изменяется. Я вижу безглазых мальчишек, нащупывающих путь при помощи трости; вижу своих ровесников с перебинтованными, жутко изуродованными руками; детей с обрубками вместо ног, передвигающихся на особых костылях; учеников, у которых порваны рты и вывернуты пальцы, так что хлеб им приходится зажимать локтями. Многие похожи на клоунов и ведут себя подобающе. Вот только мы не смеемся, а плачем. Хорошо хоть успели поужинать.
Троих мальчишек, стоящих в углу, почему-то никто не обслуживает. Один из них облизывает губы.
— Что там за ребята? — интересуюсь я. — Разве им не хочется есть?
— Это наказанные, — объясняет Мустафа. — Работали спустя рукава. Не бойтесь, они поужинают позже.
На следующий день приходит учитель музыки. Он моложав и чисто выбрит; у него овальное лицо, большие уши, тонкие костлявые пальцы и фисгармония в руках.
— Зовите меня мастер-джи, — наставляет учитель. — Для начала послушайте, как я спою.
Мы — воплощенное внимание, хоть и сидим на полу.
— Са-ре-га-ма-па-дха-ни, — выводит мастер-джи. — Семь нот, — объясняет он, — без которых не обходится ни одно музыкальное сочинение. А теперь попробуйте повторить их. Старайтесь, чтобы звуки шли не с ваших губ и не из носа, но из самой глубины горла.
Салим откашливается и начинает:
— Са-ре-га-ма-па-дха-ни…
Мальчик поет в полную силу, от всей души. Стены легко резонируют при звуках его чистого голоса, ноты получаются ясные, незапачканные.
— Замечательно! — Учитель хлопает в ладоши. — Ты певец от Бога. Только усердно занимайся и скоро достигнешь диапазона в три с половиной октавы, не меньше!
И вот он смотрит на меня:
— Ну а почему бы тебе не попробовать?
— Са-ре-га-ма-па-дха…
Конечно, я тоже стараюсь, но голос хрипит, а ноты неуклюже рассыпаются по полу горстью мраморных шариков.
Музыкант затыкает пальцем ухо.
— Парень, ты ревешь, точно буйвол. Вижу, тут придется поработать серьезно.
— Что вы, мастер-джи, — заступается мой друг, — мастер-джи, у Мохаммеда голос тоже хороший. Вы бы слышали, как он орет!
Еще две недели мастер-джи разучивает с нами религиозные песнопения, созданные великими святыми, а также дает уроки игры на фисгармонии. Теперь мы знаем дохи[41] Кабира и бхаджаны[42] Тульсидаса[43] и Мирабаи.[44] Нам достался отличный преподаватель, который умеет разъяснить сложные духовные истины, заключенные в песнях, простыми человеческими словами. Особенно мне нравится Кабир, сказавший однажды:
Вообще-то Салим у нас мусульманин, а бхаджаны написаны индуистами, однако мастера-джи это нимало не смущает. Моего друга тоже. В самом деле, раз уж Амитабх Баччан не гнушается ролью мусульманского кули, а Салман Кхан[45] способен сыграть императора, то и Салим Ильяси споет бхаджану с упоением храмового служителя.
40
Инд. актер и певец, восемь раз удостаивался премии Ассоциации кинопроката за лучшее исполнение песен в фильмах.
44
Мирабаи (1547–1614) — знаменитая вайшнавская поэтесса, чья гробница и по сей день место паломничества в Индии.