У нас уже есть любимые писсуары. Салим обычно пользуется крайним справа, ну а я предпочитаю одиночный у левой стены. Пока облегчается мочевой пузырь, читаю граффити на плитках. ТРАХНИ МЕНЯ… ЗДЕСЬ ПИСАЛ ТИНУ… ШИНА — СТЕРВА… Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ПРИАНКА.
Прианка? Отколотить бы того, кто испортил последнюю надпись! Поплевав на ладонь, пытаюсь оттереть лишние буквы, но черный маркер почти не смывается. В конце концов отскребаю дурацкий суффикс ногтями. Граффити приобретает первозданный вид: «Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ПРИЯ». Сам написал четыре месяца тому назад.
Раздается второй звонок. Перерыв закончен. Сейчас начнется фильм. Салим уже посвятил меня в дальнейший сюжет. Армаан и Прия споют в Швейцарии, прежде чем девушка погибнет от рук банды соперников. Али расправится в отместку с сотней плохих парней, выведет на чистую воду продажных политиканов и полицейских, после чего умрет геройской смертью.
Возвращаемся. В кинозале снова темнеет. Вдруг на балкон заходит высокий мужчина и присаживается возле Салима. Перед ним две сотни свободных мест, однако незнакомец выбирает А-двадцать. Лица не разглядеть, хотя, судя по длинной струящейся бороде, это глубокий старик. Если не ошибаюсь, на нем костюм патана.[16]
Меня разбирает любопытство. Почему этот человек явился к середине картины? Может, заплатил полцены? А вот моему другу все равно. Он вытягивает шею, предвкушая любовную сцену, что вот-вот начнется.
Армаан приезжает в Швейцарию якобы по делам, а в действительности ради романа с Прией и, разумеется, песни, во время которой к ним присоединяются двадцать белых танцовщиц в национальных костюмах, подозрительно легких для горной страны с холодным климатом. Но вот музыкальный номер окончен. Али сидит в гостинице у потрескивающего камина.
Героиня принимает ванну. Сначала мы слышим, как журчит вода и Прия мурлычет какую-то мелодию. Потом видим девушку. Та намыливает себе спину. Поднимает ногу, покрытую радужными пузырьками, и ополаскивает из душа. Мы все надеемся, что Прия смоет пену и с груди, но актриса нас разочаровывает.
В конце концов она выходит из ванны, облаченная в одно лишь розовое полотенце. Черные как смоль волосы, распущенные по плечам, влажно мерцают. На длинных и гладких ногах нет ни единого волоска. Взяв героиню за плечи, Армаан осыпает ее лицо поцелуями. Губы опускаются ниже, к нежной впадинке на шее. Струится тихая романтическая музыка. Прия расстегивает его пуговицы, и Али медленно избавляется от рубашки, обнажая мужественную грудь. Жар камина окутывает тела влюбленных золотой дымкой. Красавица глухо постанывает. Затем изгибает спину и позволяет Армаану ласкать свою шею. Его рука скользит за спину актрисы, тянет за полотенце. Розовая ткань распускается и падает к ногам Прии. Перед глазами зрителей на миг мелькают восхитительные бедро и спина. Грудь нам не показывают. Салим убежден, что во всем виновата цензура. Еще бы после этого не завидовать миссис Кейн.
И вот уже герой заключает возлюбленную в объятия. От протяжных вздохов ее прекрасный бюст вздымается, на лбу выступают бисеринки пота. Партер свистит и улюлюкает. Старик рядом с нами беспокойно ерзает на сиденье, скрестив ноги. По-моему, он почесывает свою мошонку.
— Ишь как дедуля-то разрезвился, — шепчу я на ухо Салиму.
Однако другу не до нас. Ведь он, разинув рот, глазеет на сплетенные тела, извивающиеся в слаженном ритме под тихую музыку на заднем плане. Камера проходит над спиной актера, которая поднимается и опускается все чаще, и крупным планом берет камин, где, разгораясь, бушует золотое пламя и лижет дрова. Затемнение.
У нас на кухне, в чоуле, печка примерно таких же размеров. Однажды вхожу и вижу: Салим растопил ее бумагой вместо дров.
— Мерзавцы!.. Собаки! — бормочет он и раздирает в клочья плотную глянцевую страницу.
— Что ты делаешь? — пугаюсь я.
— Мщу негодяям, которые оклеветали Армаана, — произносит парень, бросая в погребальный костер новую стопку листов.
Оказывается, он рвет какой-то журнал.
— Что это? — любопытствую я. — Номер-то совсем новый.
— Да, свежий «Старбест». И я уничтожу столько копий, сколько попадется мне в руки. В ларьке было только десять.
Выхватываю из стопки уцелевший журнал. На обложке над снимком Армаана Али кричащий заголовок: «ГОЛАЯ ПРАВДА ОБ ЭТОМ ЧЕЛОВЕКЕ».
— Погоди, здесь же твой кумир! — восклицаю я. — За что его в печку?