- Ну нет, - ответил я, - она ни в чем не сознается. Однако она хочет совершить одно доброе дело, возможно, из раскаяния так как иной причины я не вижу.
И я быстро сообщил Лоуэру о ее желании обменять свой труп на его согласие лечить ее мать и заботиться о ней. Лоуэр был словно удивлен и - мне тяжко это говорить - прямо-таки ухватился за такую выпавшую ему удачу.
- Но ее мать?
- Сомневаюсь, что она надолго станет обузой для вашего кошелька, ответил я. - Кстати, мне нужно поговорить с вами и об этом. Она теряет силы, и если дочь умрет, я убежден, что угасание духа одной роковым образом скажется на другой.
Я изложил ему мои опасения, добавив, что, по моему мнению, есть лишь одно средство спасти старушку. Он слушал очень внимательно.
- Ей необходимо влить еще крови, Лоуэр, - сказал я. - Причем чью-то другую, кого-то достаточно сильного и здорового, чтобы взять верх над духом дочери. И незамедлительно. Если Сару будут судить завтра, ее казнят послезавтра. И времени почти не остается.
- Вы убеждены в этом?
- Полностью. Она уже угасает вместе с духом дочери, все признаки налицо. И никакой другой причины я не нахожу.
Он хмыкнул.
- То есть вы хотите заняться этим сегодня?
- Да. Ради нее и во имя нашей дружбы я прошу вашей помощи в этом заключительном опыте.
В подобии дружеской близости мы еще раз обошли сад, пока он взвешивал ход моих рассуждений.
- Возможно, вы и правы, - сказал он наконец. - Если только не существует нечто, нам неизвестное.
- Если оно нам неизвестно, мы не можем принимать его во внимание, указал я.
Он снова хмыкнул, а потом сделал глубокий вздох, указывающий, что он принял решение.
- Ну хорошо, - сказал он. - Сегодня вечером. Я приведу кого-нибудь из садовников, на чье молчание можно будет положиться.
- А почему не днем?
- Потому что мне нужно побывать у нее. Чтобы ее получить, необходимо письмо с ее распоряжением, надлежащим образом подписанное и заверенное свидетелями. Это потребует времени. Дело должно быть сделано до начала процесса. Вы знаете, что ее сожгут?
- Сэр Джон мне говорил.
- Таким образом, возможность ее использования не так уж велика если только мне не удастся убедить сэра Джона повлиять на судью. - Он поклонился. - Не тревожьтесь, мы все успеем. После ужина встретимся в "Ангеле" и позаботимся о матери.
Остальную часть дня я провел над письмами и в меланхолии. Решив уехать сразу же по исполнении моих обязательств, я хотел покинуть Оксфорд как можно быстрее. Только вдова Бланди удерживала меня там, так как теперь я знал, что с ней происходит, когда меня нет рядом. Судьба Сары Бланди меня отнюдь не радовала, особых надежд касательно ее матери я не питал и совсем утратил доверие к моему другу. Мне хотелось принять его заверения в его верности мне, да я их и принял, но семена сомнения были посеяны и тревожили мою душу.
Я не гордец, но я ревниво отношусь к моей чести и достоинству. А Лоуэр нанес им тяжкий удар, когда поставил просьбу Рена выше моих прав. Пусть он и признал свою вину, это не загладило причиненной мне обиды и укрепило недоверие к нему, рожденное его необузданной вспыльчивостью.
Иными словами, я был в весьма унылом расположении духа к тому времени, когда Лоуэр вошел в "Ангела" с испитым, недужного вида замухрышкой - младшим садовником его колледжа, как он мне его представил. За шиллинг он уступит свою кровь миссис Бланди.
- Но он же не подходит! - вскричал я. - Только поглядите на него! Не удивлюсь, если он болен даже тяжелее самой миссис Бланди. Полезнее было бы перелить ее кровь ему. Мне требуется кто-то здоровый, полный жизненных сил.
- Так он же необыкновенно силен. Так? - добавил он, впервые обратившись к садовнику.
Последний, увидев, что Лоуэр смотрит на него, раздвинул губы в щербатой улыбке и заржал по-жеребячьи.
- Великое его достоинство, - сказал Лоуэр, когда тот прильнул квартовой кружке эля, - заключается в том, что он глух и нем. Доктор Уоллис пытался научить его говорить, но тщетно. Писать тоже не умеет. И таким образом, можно не опасаться, что он проболтается. А это, признайтесь, весьма существенно. Хотя слава их семьи уже такова, что, стань известно, каким средством поддерживается жизнь матери, я не удивлюсь, если ее отправят на костер вместе с дочерью. Эй, малый, выпей-ка еще кружечку! - Он махнул рукой, и вскоре перед беднягой стояла новая кварта эля. - Так будет лучше, объяснил он. - Я не хочу, чтобы он сбежал, когда поймет, что мы затеваем.
Мне это не нравилось, хотя я признавал справедливость его слов. Однако насколько же иным стало мое отношение к нему, если я искал скрытой причины в использовании человека, который не мог бы дать показания относительно того, что произошло.
- Вы посетили тюрьму?
Он возвел глаза к небу.
- О Господи, да. Ну и денек же я провел!
- Она передумала?
- Отнюдь. Мы написали положенное письмо... а вы знали, что она умеет читать и писать не хуже нас с вами? Я был просто поражен! И засвидетельствовали его, как положено. С этим никаких хлопот не было. Чего не скажешь о сэре Джоне.
- Он был против? Почему?
- Потому что мне не удалось убедить его, что у него есть какие-то обязательства по отношению к ней. Проклятый педант, если дозволительно так выразиться.
- Так, значит, никакого трупа?
Он посмотрел на меня с отчаянием.
- Если я и получу ее, так по окончании должен буду вернуть для сожжения на костре. Мировой судья разрешит мне лишь временное владение телом. Но даже это лучше, чем ничего. Позднее я вернусь и поищу способа убедить его.
Он посмотрел на садовника, который допивал третью квартовую кружку.
- Так идемте! Покончим с этим, пока он еще держится на ногах. Знаете, сказал он, когда мы подняли садовника на ноги, - мне эта семейка до ужаса надоела. Чем раньше обе умрут, тем лучше... Проклятие! Кола, я сожалею...
И его восклицание, и его извинение были вполне уместны. Полоумный садовник, видимо, пил еще до того, как Лоуэр привел его сюда, и три кварты, которые он выдул, пока мы беседовали, совсем его доконали. Глупая улыбка у него на лице сменилась испугом, он соскользнул на пол, и его вырвало на башмаки Лоуэра. Лоуэр отпрыгнул, с омерзением их разглядывая, затем пнул садовника, убеждаясь в его бесчувственном состоянии.
- Так что же нам делать?
- Я не намерен использовать его, - сказал я. - Нам пришлось бы самим тащить его туда на руках. А процедура трудна, даже когда участник согласен.
- Когда мы вышли из колледжа, он выглядел достаточно трезвым.
Я грустно покачал головой:
- Это ваша вина, Лоуэр. Вы знали, как это важно, и подвели меня.
- Я принес извинения.
- Что мне в них? Нам придется отложить лечение до завтра. И уповать, что она протянет столько. Отсрочка может ее убить.
- Я думаю, ваше лечение в любом случае приведет к тому же, - сказал он холодно.
- Я не слышал, чтобы вы говорили так прежде.
- Вы ведь не спрашивали.
Я открыл было рот, чтобы ответить, но воздержался. Что толку? По причинам, мне неведомым, почти все, что мы говорили друг другу, воспринималось как упрек или оскорбление. Он отказывался объяснить свое поведение, а я искренне не находил за собой никакой вины и потому ничего поделать не мог.
- Я не стану вступать с вами в спор, - сказал я. - Вы обещали снабдить меня источником крови, и я не освобождаю вас от этого обещания. Затем наше знакомство может прекратиться, как вы того ясно желаете. Вы приведете его завтра после суда?
Он сухо поклонился и обещал, что на этот раз не подведет меня. Когда заседание окончится, я пойду к миссис Бланди и буду ждать его там. Он придет с садовником, и мы произведем лечение. Время еще есть.
Глава семнадцатая
В час дня на следующий день в оксфордском суде началось разбирательство дела Сары Бланди, обвиняемой в убийстве доктора Роберта Грова. Толпа была исполнена нетерпеливого ожидания. Не только разбирательство сулило много занимательных скандальных подробностей, но предыдущий день обошелся без единого повешения и завершился не тем, что судья надел черную шапочку, но тем, что ему по обычаю подали пару белых перчаток в знак того, что руки его чисты от крови. Но подобное милосердие считалось опасным, ибо устрашающее величие закона требует жертв. Одно девственное заседание (как их называют) это милосердие, два подряд - признак слабости. И более того, Вуд, усердный посетитель всех заседаний, с которым я перебросился парой слов перед тем, как толпа нас разделила, сказа, мне, что судья это понимает, и нынче кого-нибудь да повесят Думаю, мы оба знали кого.