Но, видимо, изобретателю была нужна мобильность, поэтому под основанием лампы расположилась динамо-машина, которая и создавала стрекот, напоминающий кинопроектор. Придерживая конструкцию левой рукой, правой мальчишка вращал ручку.
Не берусь утверждать, но, похоже, конструктор нарвался на упреки из-за громкого стрекота, и попытался сгладить впечатление, расположив в корпусе динамо-машины шарманку. Да, музыка доносилась оттуда же, но отнюдь не перекрывала треск, а сливалась с ним в яростном какофоническом экстазе.
Я бы не удивился, узнав, что эта штуковина действительно может снимать и показывать фильмы, превращать мясо в фарш, затачивать ножи и вообще делать все, что когда-либо делали вращающимися ручками.
Желая единственно выразить почтение величественному творению мысли гения, я наклонил голову и коснулся лба пальцами правой руки.
- Ты прыгал? - повторил вопрос мальчишка. - Соображай скорее, у меня времени в обрез.
Похоже, он расценил мой жест как выражение глубокой задумчивости, что и неудивительно. Ведь это - жест дома Риверос, и вряд ли кто-то за пределами знает его. Однако от меня ждали диалога.
- Я лежал, - пришлось признаться.
Смолк треск, затихла музыка, а мальчишка сам подпрыгнул от возмущения.
- Ты что, не читал записку?!
Лампа замерцала, и он, спохватившись завертел ручку с утроенной энергией.
- Mierda!* (*Дерьмо! (исп.)) - с горечью воскликнул мальчик. - Ты что, был так сильно занят?
Я вынул из кармана и развернул круглую бумажку. Свет лампы, срезанный плафоном, немного рассеивал темноту - достаточно, чтобы рассмотреть стены, шконку и дыру в полу, а также поднос и пустую тарелку. Но бумажный кругляшок оставался серым пятном.
Я демонстративно подошел к решетке, наклонился, подставляя бумагу под плафон. Мальчишка тоже склонил и даже вывернул голову, вместе со мной погрузившись в чтение. Вот что мы прочитали:
"Сеньор Николас Риверос, приветствовать вас - честь для меня! Позвольте вызволить (зачеркнуто) выразить вам свои глубочайшие соболезнования по поводу разразившейся трагедии. Клянусь жизнью, если бы я обладал хоть толикой влияния в этом проклятом доме, ничего такого бы не случилось. Мне жаль погибших, сочувствую вашей утрате и т. д., и т. п. Но к делу. Если вы хотите, чтобы ваша жалкая, убогая жизнь, которую скоро безжалостно оборвут, наполнилась хоть каким-то смыслом, потрудитесь выполнить следующие инструкции. Перпендикулярно решетке проведите по полу черту. Ровно в полночь встаньте у нее (черта должна проходить по носкам ботинок) и подпрыгните на месте. Это все, чего я прошу - несколько секунд вашей жизни. Около часа я зайду к вам, и мы побеседуем. С уважением и надеждой на плодотворное сотрудничество, доброжелатель!"
Даже под лампой строчки норовили слиться в неразборчивую кучу. Мальчишка, видимо, привык писать размашисто, к тому же на его почерк оказала недюжинное влияние широко известная курица со своей прославленной лапой, и заполнение маленького кусочка бумаги оказалось задачей почти непосильной.
- Ну вот, прочитал, - сказал я. - Когда там полночь?
Тишина, последовавшая за этими словами, оглушала. Мальчишка смотрел на меня, широко распахнув глаза и рот. Он походил на ангела, которого, толком не разбудив, выпнули из рая на грешную землю, крикнув вслед: "Ты уволен!"
Я гадал, рассмеется он теперь или заплачет. У мальчишки не оставалось других вариантов, но тут вмешалась третья сила - лампочка погасла.
- Diablo! - послышалось в темноте. - Как я мог забыть про свет?
Треск, музыка, софиты...
- Дурацкая реальность, - сказал мальчишка, роясь левой рукой в кармане. - Вечно с ней приходится считаться. Держи! - Он сунул мне в руку желтый пластиковый фонарик. - Ровно в полночь! - Золотые карманные часы едва не упали, но я их подхватил.
- Провести черту... - начал было я.
- Si, por su puesto!* (*Ну разумеется! (исп.)) - воскликнул мальчишка. - Попробуй это! - Он бросил мне коробку с цветными мелками. - Или так. - Перманентный маркер. - А, вот, чтобы наверняка! - На вершину горки, образовавшейся у меня в ладонях, упала бухта малярного скотча. - Ты должен прыгнуть ровно в полночь, comprende?* (*понял? (исп.))
Лишь только я кивнул, на потолке в коридоре загорелись лампы. Мальчишка вздрогнул. Ручка перестала крутиться, стало тихо.
- Спрячь все! - Он перешел на шепот. - Сейчас придет ведьма с лицом ангела, глазами убийцы и душой, черной, как сама преисподняя. Не говори, что видел меня!
- А кто это будет?
Мальчишка понурился, поникли плечи.
- Вероника, - тихо сказал он. - Моя сестра.
Ему второй раз удалось меня изумить.
- Вероника? Сестра? То есть, ты...
- Джеронимо Фернандес Альтомирано. - Он протянул руку, и я ее пожал. - Надо было представиться сразу, прошу прощения. Но мне пора. Помни: меня нет! Завтра после полуночи загляну. Bueno!* (*Счастливо! (исп.))
Он убежал - не в ту сторону, откуда все приходили, но я не стал его окликать. Должно быть, Джеронимо знал здесь все входы и выходы.
Я подошел к шконке и спрятал под подушку все, кроме скотча и фонарика - они поднимали подушку подозрительным горбом. Пришлось спрятать все в карманы. Не успел перевести дух, как за спиной послышались всхлипывания.
Я поверил ей еще до того как обернулся и увидел, потому что слезы были настоящими. У решетки, держась дрожащими руками за прутья, стояла девушка в белоснежном комбинезоне. Черные волосы собраны в хвост, глаза закрыты, по щекам текут слезы. "Ведьма с душой, черной, как сама преисподняя", - вспомнил я и усмехнулся. Да, наверняка эта крошка умеет стрелять и, может, иногда строжится над братом, но с душой у нее точно все в порядке.
- Сеньорита? - Я шагнул к решетке. - Могу быть чем-нибудь полезен?
Она подняла голову, посмотрела на меня покрасневшими глазами. Симпатичная. Ростом мне чуть выше плеча.
- Джеронимо, - всхлипнула Вероника. - Он ведь приходил, да? Прошу, скажите, мне очень важно отыскать его.
- Последним здесь был сеньор Рикардо, - сказал я. - С тех пор я пребывал во мраке, пока не увидел вас.
Я прикусил язык, но было поздно. Двусмысленная фраза прозвучала. Теперь Вероника решит, что я с ней заигрываю, не воспринимаю всерьез, и еще больше расстроится.
Но она улыбнулась, отерла слезы рукавом.
- Сеньор Риверос, я прошу, будьте откровенны. Мой брат... Он совсем ребенок, а теперь, когда близится церемония, он вовсе неуправляем и легко может навредить себе. Скажите честно, он ведь приходил, со своими глупостями? Все эти ночные прыжки, теория ветра...
В ее голосе столько тепла к Джеронимо, что даже я, случайно оказавшийся на пути этого потока, согрелся и разомлел. Во всяком случае, достаточно для того, чтобы сделать еще один шаг к решетке. Теперь между мной и Вероникой не больше полуметра.
- Совершенно не понимаю, о чем вы говорите, - признался я. - Но что ему делать здесь?
Точно так же, как Джеронимо минуту назад, Вероника повесила голову, опустила плечи. Полная беззащитность перед судьбой.
- Я просто беспокоилась, - прошептала она. - Как бы он глупостей не наделал. Эта церемония его пугает, а с утра, услышав о вашем прибытии, он вовсе пропал. Целый день за ним бегаю. Если он все же зайдет - скажите, что Вероника ищет его.
- Разумеется, - кивнул я.
- И еще... Скажите, что я не сержусь, хорошо?
- Обещаю и клянусь.
Она протянула руку. Грустная улыбка на влажном от слез лице. Я сделал последний шаг навстречу, коснулся ее ладони...
Большие грустные глаза вспыхнули, мои пальцы затрещали, будто зажатые в тиски. Страшная, неодолимая сила рванула меня вперед. Я врезался в решетку лицом и всем телом. Воздух со вскриком вышел из груди, брызнули искры из глаз.
В следующий миг я безуспешно попытался заорать, одновременно вдыхая. Вероника заломила правую руку, вынудила меня повернуться спиной к решетке.