Как же тяжело!
— Люби меня, мое солнце! Твоя любовь — лучшее, что есть во мне…
Равиль почти до глубокого вечера просидел в саду, крепко сжав руки в замок, и думал. Подумать ему было о чем! Он даже не сразу заметил высокую могучую фигуру Ожье, без кота, в одной распахнутой на груди рубахе да высоких сапогах вместо положенных буржуа туфель, командующего работниками, как матросами на палубе во время бури… Образ всплыл перед глазами сам собой, и юноша поднялся, чтобы уйти.
Движение вышло чересчур резким, опять закружилась голова. Равиль осел бы на землю, если бы его не подхватили крепкие руки:
— Ты чуть не упал. Позволишь помочь?
От звука этого голоса перехватило дыхание! Равиль подался было в сторону, но сумел справиться с собой.
— Да, — бесцветно уронил юноша занемевшими губами, и безропотно позволил мэтру Грие отвести себя в комнату.
Тонкие пальцы вздрагивали в ладони — не от волнения, лицо юноши было спокойно, а взгляд тверд. Просто слаб еще, тяжело, ноги плохо слушаются…
— Равиль, я могу отнести тебя…
— Нет, — голос юноши все так же невыразителен и ровен, если не считать затрудненного, участившегося от усилий дыхания, — Фейран говорит, что мне нужно понемногу расхаживаться, чтобы тренировать мышцы и восстановилась координация.
— Что ж, он знает, что говорит… — напряженно уронил Ожье, чтобы хоть что-то сказать, потому что накопилось в душе столько всего, что с чего из этого начинать он откровенно не представлял! Хватит и того, что Равиль вообще отвечает ему.
— Да, — тем временем согласился юноша, глядя прямо перед собой, и так же тускло добавил, — мне невероятно повезло, что они нынче оказались в Тулузе, иначе я бы умер тогда. Да и подняться не смог бы…
Он не мог не ощутить как закаменели руки мужчины у его плеч, судорожный выдох над ухом — сквозь сжатые до хруста зубы, — но продолжал сосредоточенно идти вперед. Тем более что комната была уже совсем близко, оставалось сделать всего пару шагов, и тогда эта пытка молчанием, никчемными безличными фразами наконец окончится!
— Равиль, послушай…
Ожье отчаянно вглядывался в истончившиеся черты дорогого лица, на которое только еще начинали возвращаться краски жизни, на тень от густых ресниц у еще чрезмерно острых скул, как всегда упрямо сжатые губы, мелко дрожащую у виска голубую жилку — чувствуя, что собственное сердце неудержимо рвется из груди.
— Я хочу сказать…
И вот тогда, юноша все-таки отстранился, мягко, но решительно избавившись от силы поддерживающих его рук мужчины. Глядя в потускневшую сталь его глаз, Равиль четко и ясно произнес, расставляя возможные акценты:
— Спасибо вам за помощь, но я очень устал. Хочу отдохнуть, — ладонь юноши уже лежала на ручке приоткрываемой двери.
Равиль шагнул через порог, плотно прикрыв за собой скрипнувшее петлями дверное полотно. Прислушался невольно, — в доме царила тишина. Во всяком случае в этой его части.
С усилием добравшись до постели, юноша лег, а спустя буквально пару минут уже заглянула Хедва, успокаивая своим присутствием и его, и себя. Не затевая никаких лишних объяснений, тетя как обычно быстро и споро, просто помогла переодеться, — юноше даже уже неловко становилось: конечно, она видела его во всех подробностях, обихаживала и обмывала, но… она же женщина!
А он уже не настолько немощен! Визит Фейрана с ежевечерним осмотром впервые успокоил: лекарь чему-то глубокомысленно покивал, улыбнулся едва ли не единственный раз за их знакомство, и даже что-то сразу записал в исчерканной таблице — видел бы это Айсен… Айсен увидел. Яростный шепот про опыты и исследователей на два голоса за пресловутой дверью, как и финальный красноречивый приглушенный вздох пополам со стоном после долгой паузы — заставили тихо рассмеяться… Вокруг кипела жизнь!
Он жив, а мир еще вертится вокруг своей оси. Да, он жесток, подл, безобразен, но — тем ценнее то светлое, что в нем еще осталось… Равиль заснул спокойно, привычно прижимая к сердцу свою шкатулку.
А выйдя из дома на следующий день, увидел, что весь сад, дворик перед его окном, излюбленная скамейка вокруг — засажены кустами роз.