2. Почему мы не задаем вопросы чаще?
А ты, Пугало, набралось наглости просить у меня немного мозгов, ты, пустой, никчемный мешок опилок?
Глядя на провокационное произведение искусства с политическим подтекстом, мы часто полагаем, что за ним стоит человек широкой души. Казалось бы, именно таким был покойный Тим Роллинс, нью-йоркский художник, известный совместными работами со школьниками, испытывающими трудности в учебе, из самых неблагополучных районов Бронкса. Творческую группу Tim Rollins & K.O.S. (Kids of Survival — «Дети выживания») в конце восьмидесятых превозносила вся богема. «Дети» продолжают творить и сейчас. Однако статья в журнале New York, вышедшая на пике популярности творческой группы, попыталась показать менее радужную сторону этой истории. Высказывания разочарованных школьников иллюстрировали не самую здоровую атмосферу в творческой группе{1}. Так, один из учеников жаловался, что стоило Роллинсу отвергнуть чью-то идею, как остальные сразу же поддерживали преподавателя: «Он говорил: „Не, не пойдет“, и за ним все: „Не пойдет, не пойдет, не пойдет“». А когда сам Роллинс что-то предлагал, все наперебой одобряли. «Он говорил: „А если вот так?“ — „О да, нам нравится, Тим!“»
Я не претендую на истину в последней инстанции — да здесь, вероятно, и не может быть такой истины, — но логично предположить, что детям трудно было понять, как устроено их необычное соавторство с преподавателем. Одна девушка рассказывала журналисту New York: «Ребята никогда не спорили с Тимом, потому что не хотели его обидеть». Они получали выгоду от этой программы и опасались, что Тим подумает, будто они его используют. Но в то же время, отмечает она, некоторые понимали, что именно благодаря участию школьников произведения творческой группы пользовались такой популярностью у покупателей. И тогда «у детей появлялись сомнения: „Погодите-ка, а кто кого тут использует?“».
Как отвечать на этот вопрос, решайте сами, если хотите; но принципиально важно здесь, что такой вопрос стоило задать. Будь он поставлен в рамках творческой группы — не ради взаимных обвинений, а ради поиска смысла, — наверное, обид было бы меньше. Возможно, этот вопрос даже послужил бы катализатором для укрепления творческого партнерства и привел бы еще к большим достижениям. Так почему ребята, у которых возникал такой вопрос, не задали его вслух? Почему не ставятся подобные вопросы, когда видно, что они решающие и обоснованные? Мой ответ будет сложным, поскольку постановку вопросов пресекают множество факторов одновременно; но в конечном счете все сводится к простому и практичному решению. Большинство пространств, где осуществляется социальное взаимодействие, не способствуют ни тому, чтобы, собственно, задавать вопросы, ни тому, чтобы участники процесса учились ставить вопросы более творчески и конструктивно. Но если мы замечаем этот недостаток ситуации и решаем его устранить, тогда может появиться пространство, благоприятное для вопросов.
Приученные не задавать вопросов
Первая причина, по которой у многих нет привычки задавать вопросы: в раннем возрасте им так часто ограничивают это естественное стремление, что навык и желание утрачиваются. Это происходит в школе и дома и продолжается, когда юноша или девушка начинают работать. А когда человек дорастает до позиции, где ставить сложные вопросы не только можно, но даже необходимо ради собственного блага и блага окружающих, оказывается, что он совершенно не умеет этого делать.
Любой, кто много времени проводит с детьми, знает, что маленький человек всегда полон вопросов и не боится их задавать. Большинство из них продиктованы желанием что-то узнать и понять, но среди этих вопросов неизбежно встречаются и такие, на которые взрослым отвечать неловко или трудно. И ответы, которые получают дети, работают на двух уровнях: во-первых (если повезло), дают интересующую информацию, а во-вторых, показывают, стоит ли дальше задавать вопросы.
Часто навык задавать вопросы еще сохраняется у ребенка, когда он идет в школу, но первый же контакт с большинством формальных систем образования начинает изживать эту склонность. Тони Вагнер и Тед Динтерсмит в книге Most Likely To Succeed («Будущие миллионеры») подробно рассматривают этот процесс. Система требует от учителей в первую очередь формальных результатов, и преподаватели большую часть времени «натаскивают» учеников на стандартизованные тесты, заставляя зазубривать как можно больше информации. Вопросы учеников означают досадное промедление в «прохождении» материала, а вопросы учителя, адресованные классу в двадцать-тридцать человек, отнюдь не побуждают формировать и высказывать собственное мнение. Да, учитель часто задает ученикам вопросы, но эти вопросы нужны для того, чтобы проверять, насколько хорошо выучен материал, и заставлять учеников быть внимательными — хотя бы из страха перед вызовом к доске.