Выбрать главу

Мюнтеано ссылается на таких известных исследователей наследия Руссо, как Бутру, Дельбос, Бувье, Пароди, которые пытались примирить противоположные по своему содержанию высказывания Руссо, подчеркивая, что все эти попытки потерпели неудачу. Он ссылается на П. Масона, который в 1912 г. вопрошал: «Как познать Жан-Жака?» Он цитирует современного автора К. Фюзиль, который заявил: «У Руссо нет ни одной максимы, которая не имела бы противоположной максимы»[1633].

Мыслителя, который высказывает несовместимые друг с другом суждения, справедливо называют эклектиком. Можно ли назвать учение Руссо эклектичным? Никоим образом, ибо противоположные, несовместимые друг с другом высказывания Руссо взаимно ограничивают друг друга, предотвращая тем самым крайние, экстремистские (если можно так выразиться) теоретические выводы. И Мюнтеано справедливо указывает: «Руссо прекрасно сознавал свою раздвоенность (dédoublement) и противоречия, которые этот дуализм неизбежно влечет за собой»[1634]. Руссо, согласно этому исследователю, защищает тезис и антитезис «с одинаковым энтузиазмом. Он ищет противоречия, постоянно предполагает их наличие и, больше того, провоцирует их»[1635].

И.С. Спинк, другой участник коллоквиума, ссылаясь на самого Руссо, подчеркивает: «Он признает в одной заметке, что никогда не придает один и тот же смысл терминам, которые употребляет. Он утверждает даже, что это невозможно в большом труде…»[1636].

До сих пор я рассматривал различные оценки мировоззрения Руссо, не касаясь самого его мировоззрения. Эта несколько растянувшаяся вступительная часть статьи дает во всяком случае представление о том, как высоко оценивалось его учение в период до Великой французской революции, во время революции и в последующее время. Вместе с тем оценки учения Руссо, как правило, указывают на противоречивость, рассогласованность, амбивалентность его мировоззрения. Теперь надлежит сделать предметом анализа само учение этого мыслителя, что, надеюсь, позволит внести определенные коррективы в приведенные оценки.

Как известно, первым значительным произведением Руссо, сразу сделавшим знаменитым мыслителя сначала во Франции, а затем и в других европейских странах, было сочинение, получившее в 1750 г. премию Дижонской академии по вопросу, предложенному этой академией: «Способствовало ли возрождение наук и искусств очищению нравов?» Идеи Просвещения, господствовавшие в тогдашней Франции, подразумевали, разумеется, положительный ответ на этот вопрос. Таково было убеждение Вольтера, Дидро, Гольбаха, Гельвеция, Ламетри и других просветителей. Это убеждение стало идейной основой предпринятого Дидро и д’Аламбером издания многотомной «Французской энциклопедии». Руссо также был просветителем, он, в частности, писал для энциклопедии статьи о политической экономии и о языке. Однако, вопреки ожиданию своих коллег, он попытался теоретически обосновать отрицательный ответ на поставленный Дижонской академией вопрос. При этом он отрицательно оценивает не только «возрождение наук и искусств», т.е. Ренессанс, но и все их развитие в целом.

Руссо утверждал, что «наши души развратились по мере того, как шли к совершенству наши науки и искусства»[1637]. Он горячо восхвалял народы (не называя, правда, их), которые, «предохранив себя от заразы ненужных знаний, своими добродетелями создали свое собственное счастье» (15), осуждая «исполненные гордыни попытки выйти из счастливого неведения, в которое погрузила нас вечная Мудрость» (18).

Итак, счастливое неведение – дар вечной Мудрости, божий дар. Такова основная идея данного сочинения Руссо, идея, которую он настойчиво обосновывает, отвергая все мыслимые возражения. «Древнее предание, перешедшее из Египта в Грецию, говорит, что тот из богов, который был врагом людского покоя, был изобретателем наук» (19). Науки, утверждает Руссо, родились из суеверий, из скупости, из праздного любопытства. Таковы – астрономия, геометрия, физика. «Науки и искусства, таким образом, обязаны своим происхождением нашим порокам» (там же).

вернуться

1633

Ebenda. P. 95 – 96.

вернуться

1634

Ebenda. P. 100.

вернуться

1635

Следует подчеркнуть, что далеко не все исследователи творчества Руссо склонны положительно оценивать противоречивость высказываний этого мыслителя. И. Тэн писал в 1875 г. о Руссо: «Поразительный, но плохо уравновешенный дух, в котором были очень сильны восприятия, образы, эмоции. Слепой и прозорливый дух, подлинный и вместе с тем больной поэт, который вместо вещей видел свои сны, жил как в романе и умер в кошмаре, который сам себе создал» (см. Gagnebin B. Vérité et véracité dans les Confessions // Actes de Colloques Rousseau et son œuvres. Paris, 1964. P. 7). A. Бергсон выразился еще резче: «Руссо является человеком, который дискутирует без того, чтобы познавать» (см. Kraft O. Les classes socials à Genève et la notion de citoyen // Op. cit. P. 219). Ж. Маритэн, выдающийся католический философ прошлого века, сводит противоречия учения Руссо к внутренней амбивалентности его личности: «То, что свойственно Жан-Жаку, что составляет его особенную привилегию – это покорность самому себе. Он принимает себя самого и свои дурные противоречия как верующий принимает волю Бога. Он согласен быть одновременно и да и нет» (Maritain J. Trois reformateurs. Luther – Decartes – Rousseau. Paris, 1925. P. 139). Маритэн, как видно из этой цитаты, обвиняет Руссо «в дурных противоречиях», источник которых он видит в революционном демократизме мыслителя, характеризуя эти воззрения как мифы: «…миф о свободе, миф о равенстве приводит Руссо к тому, чтобы совершенно особым образом и утопически абсурдно формулировать политическую проблему» (Ebenda, P. 189).

вернуться

1636

Spink J.S. La phase naturaliste dans la preparation de l’Emile, ou Wolnar éducation // Actes de colloques Jean-Jacque Rousseau et son œuvre. Paris, 1964. P. 180.

вернуться

1637

Руссо Ж.. Трактаты. М., 1969. С. 27. Далее ссылки на этот сборник сочинений Руссо даются в тексте с указанием страницы в скобках.