Видя удивление Хранителя, Себастиан усмехнулся и подошел к столу, налив себе из золотого кувшина очередную порцию безразличия, ответил на немой вопрос в глазах собеседника:
- Я распробовал твой напиток. Теперь пью его подобно тому, как люди пьют чай... Так что написано на странице 1113?
Наступило молчание. Себастиан ждал и смотрел на книгу, лежащую на столе слишком недалеко от него (чтобы он не хотел открыть ее) и манящую обещаниями раскрыть многие тайны.
Хранитель, наконец, заговорил:
- Книга хочет, чтобы ты прочитал ее.
- Что?!
- Ты должен прочитать то, что она хочет показать тебе.
- Я же просто Мастер. Что я могу прочитать в ней такого, что ты не можешь мне поведать сам?
- Не узнаю, пока не откроем ее.
- Но ты можешь мне сказать, что написано на этой странице?
- Да... Там написано про Энж.
- Энж?!
Столько ночей книга приходила к нему во снах, а Себастиан гнал ее от себя, не зная, что она хочет рассказать ему о Энж! Если бы он только знал это, он бы пришел по первому ее зову.
Молодой Мастер поставил чашку с безразличием на стол и подошел к книге. Она встретила его хорошо знакомым золотым переливом обложки.
- Осторожно, Себастиан. Я помогу тебе, не открывай сам. Ты не должен ее касаться! - Всполошился Хранитель.
Себастиан усмехнулся:
- Старый ревнивец. Хорошо, открывай. Я в нетерпении.
Хранитель благоговейно вздохнул, на пару секунд закрыл глаза и произнес тихим шепотом:
- Один...один...один...три. - Книга будто ожила: она распахнулась и белым веером замелькали перелистываемые страницы, в лицо Себастиана дунул легкий ветерок.
Открыв нужную страницу, книга замерла, открыв перед глазами Себастиана страницу, исписанную непонятными иероглифами-знаками, которые скакали в разные стороны, изменялись...
- Что это, Хранитель?
- Сосредоточься и вглядись, пока твой разум не подберет нужный шифр. Спроси ее о том, что важно.
- Хочешь сказать, что я умею читать это?
- Конечно.
Себастиан вглядывался в текст, пока отдельные слова не стали для него понятны. Первое слово, которое ему удалось прочитать, было слово: "Энжел"... Энж! Хранитель не обманул! Здесь все про нее! Как же часто ее имя повторяется на странице! Волнуясь все больше, Себастиан старался осознать постепенно открывающийся смысл предложений.
Словно издалека раздавался тихий голос Хранителя:
- Задай свой вопрос, по которому она узнает тебя. Спроси то, что у тебя на сердце. После этого все станет понятно.
Себастиан на мгновение закрыл глаза, ощутив, как растет в нем отчаянье, он словно говорил книге: "Хочешь узнать, что у меня на сердце? Получи! Получи часть меня! Получи мое отчаянье, прочувствуй его! Нравится? Это теперь я, я такой, узнаешь? Тогда ответь мне, прошу: что с Энж? Как мне вернуть ее? Как мне помочь ей!"
Книга его узнала: иероглифы стали превращаться на глазах в читаемые буквы, обозначились абзацы, красными буквами в конце страницы высветилась надпись... "Все правда и все-ложь. Нет ни того, ни другого."
Дочитав до конца страницу, Себастиан невольно отступил от книги и взлохматил волосы на голове, не понимая, как можно было считать себя бесконечно умным и не увидеть истины под самым своим носом! Он понимал теперь, почему Мастера выглядят, по большому счету, как люди: для того, чтобы видеть не все! Потому что глаза всегда врут, всегда смотрят не туда, куда нужно. Ноги и руки, голова- все дано Мастерам для того, чтобы отвлечь от правды. Не будь их у Мастеров, они прислушивались бы только к чувствам, которые всегда правдивы!
- Хранитель... Налей мне безразличия... Ты знал? Ты знал, что вся история с Лиамом, с Энж...и со мной нужна была только для того, чтобы... Мы думали..., что Лиам- причина всему!
Вылив из золотого кувшина все безразличие до капли, Хранитель ответил, поднося чашку Себастиану:
- На каждое объяснение найдется свое объяснение, отрицающее первое. Все- правда и все-ложь. Выпей. Нам предстоит серьезный разговор. Он затянется надолго, мне нужно будет рассказать тебе все, потому что тебе и только тебе суждено разобраться во всей этой истории. Как всегда, в который раз... снова.
Словно в подтверждение слов Хранителя, раздался хлопок закрывшейся книги, заставивший обернуться обоих собеседников. Книга смеялась.
***
Генрих провел рукой по старой раме, проверил присутствие всех трещин на ней...Сколько же ночей он провел, стоя у этого окна! Сколько же мыслей, нужных и нет, возникало в его голове, когда он смотрел через пыльные стекла на сад! В детстве он частенько прибегал сюда ночью, и стоял, наблюдая, как меняется погода, спорил сам с собой, после какой по счету песни сверчка начнет всходить солнце... И чуть погодя, бежал в сад за цветами для матери: ведь именно такую цену должен был заплатить проигравший- промокшие от росы ноги и мурашки от утреннего холода по всему телу.
Сегодня был странный вечер: за окном светила луна, мерцали звезды, деревья спали, ветер не будил их своим появлением... Всем людям без исключения должно было казаться, что вечер изумительный, и лишь один Генрих видел, как за окном чернота борется с розовой пеленой. Они сплетались в косы, желая побороть друг друга, разлетались в разные стороны, чтобы затем кинуться навстречу в проникающем ударе. Крутились, вертелись, описывали круги, квадраты, всевозможные фигуры, которым не было названия... И в его душе происходило то же самое.
Ареон, спавший мирно у камина, вскочил и побежал к двери. В комнату вошла Элизабет и потрепала его по челке.
- Добрый вечер, - тихо поздоровалась она с мужем.
- Добрый,- ответил Генрих после небольшой паузы.
- Вы уехали так рано... я искала вас...
- Да. Я не люблю балы.
Она подошла поближе и тихо сказала:
- Анри, простите меня.
Он усмехнулся. Так она его называла впервые. Его всегда раздражало, когда окружающие в попытке повлиять на его отношение к ним, как будто это было возможно, обращались к нему по этому ласковому имени.
- Почему "Анри"?
Она ответила сразу, как на духу:
- Я хотела быть ближе.
- А стали еще дальше, хотя спасибо за откровенность.
- Как мне называть вас? - Спросила она после небольшой паузы.
- Я бы не отказался от имени "любимый". - Усмехнулся он, чувствуя, как в груди закипает праведный гнев, и понимая, что виноватых в том нет. - Элизабет, перестаньте. Идите спать, уже поздно. Вы наверняка валитесь с ног от усталости, а я слишком пьян, чтобы разговаривать с вами.
- Я не усну...
- А я сегодня не в голосе, чтобы спеть вам колыбельную. Как только ваша голова коснется подушки...
- Я не усну, если буду знать, что вы меня не простили.
Он усмехнулся:
- Вот как? Элизабет, я никогда не обижаюсь, я делаю выводы.
- И какой вывод вы сделали? Что, если он неправильный?
- Вы же знаете, что я всегда прав, - иронично рассмеялся он.
- Я тоже не полная дура, и понимаю, что вы напились из-за меня.
- Элизабет, спокойной ночи.
- Нет.
- Идите спать.
- Нет, -ответила она спокойно, но в следующий миг испуганно вскрикнула, так как, желая остановить словесную перепалку, Генрих с размаху расколол бокал с вином о стену, бросив его через всю комнату.
Желая этим жестом испугать Элизабет и поставить точку в сегодняшнем разговоре, он отвернулся от нее, пытаясь сосредоточится на борьбе черного и розового, все еще происходившей за окном. Но почувствовал, как ладони любимой, холодные от волнения, легли на его спину, лоб нашел пристанище где-то в области лопаток, теплое дыхание побежало волной по спине. Ее поведение было таким естественным и трогательным, что Генрих не знал, как ответить на этот жест: развернуться, прогнать, оттолкнуть, уйти самому... или обнять, зарыться лицом в ее волосы, вдохнуть их дурманящий запах? ... Его сомнения развеялись, когда он почувствовал, что рубашка стала мокрой от ее слез. И эти слезы не оставили ему выбора.