– Банка нужна. До лета можно затырить, – Петька тоже стал осматриваться.
– Ни одной банки под руками. Нужна будет – хоть к соседям иди, – раздался его голос уже из-под топчана, стоящего в углу, – Едят они, что ли, их?
В кузнице не нашлось ничего кроме старого помятого ведра.
Карбид оказался тяжелым.
Плотно закрыв бочку крышкой и бросив на неё сверху старую промасленную фуфайку, они подошли к двери.
– Иди к забору «на атас». Оттуда махнешь рукой, если все нормально, – Петька указал на огромную дыру в заборе, к которой вела выпирающая из снега тропинка.
…Они спокойно дошли до Петькиного дома, держа ведро с двух сторон, в котором возвышалась горка снега, положенная на голицы, а те лежали на свернутой газете «Сельская жизнь», которая прикрывала почти целое ведро карбида.
Прошмыгнув в стайку, Женька замер, а Петька прислонился спиной к двери, погрозил кулаком корове Зорьке, с удивлением взглянувшей на них.
– Вот так вот! …Ни банки, ни чего в этом доме нет под рукой, – сказал Петька и по лестнице полез на сеновал.
Оттуда он спустился с старым чемоданчиком, которые все почему-то называли «балетками» и двумя трех литровыми банками.
В одной из банок что-то было насыпано, и Петька вытряхнул все это под ноги Зорьке.
– Майские жуки! Говорили, – будут крылышки в аптеку принимать – не принимали. Помнишь? Зря только гонялись за ними, – прокомментировал он. – Вот ведь этот снег. Ни одной банки не найдешь, когда надо. Подожди, я сейчас.
Он куда-то убежал, но скоро вернулся с высокой бело-голубой банкой из-под тушенки «Великая стена», с двумя огромными темно-зелеными бутылками, которые «не принимали», одной прозрачной с бело-зеленой этикеткой, на которой было написано «Московская», пучком пакли и сапожным ножом.
– Гвозди были. Высыпал. Дырку сделал. Глянь – так ли? – Петька протянул консервную банку Женьке.
– Так! – сказал Женька, со знанием дела и посмотрел на бутылки.
– Больше нельзя. А то будем идти по улице, как тот атаман Соловьев с гранатами, людей пугать, – сказал Петька, улыбаясь во весь рот.
– Ага! – сказал Женька и, вспомнив, что в Гражданскую «где-то тут» этот самый атаман Соловьев спрятал золото, добавил, – Лежит ведь где-то. Не кричит. Чтоб его!
– Найдем! – сказал Петька, тоже вспомнив и атамана Соловьева и его золото.
– Под ракету надо бы в запал что-то. Земля-то сырая, – сказал Женька.
– Да и пусть – сырая, нам-то что? Воду лить не надо, – улыбнулся Петька.
– И то – правда! – согласился Женька.
…Решено было идти за клуб на косогор. Снег с него сходил раньше всего.
По пути Петька забежал в сквер на бульваре Гоголя и выломал два длинных прута из акации. Женька бы на такой «подвиг» никогда не решился, поскольку хорошо помнил отцовский урок прошлый год, когда тот у него увидел рогатку из акации. «Степь кругом. Люди сажают, а вы нахаленки этакие...»
Во-первых, нужен был запал для ракеты, а во-вторых, надо было из чего-то делать пробки в бутылки.
– Нужен кирпич! – сказал Петька, размахивая прутом, как саблей.
– Нужен! – согласился Женька, оценив предусмотрительность Петьки. Пробки надо было чем-то заколачивать в бутылки.
– Снега нет, кирпичей – не пройти, так карбида нет. Карбид есть – кирпича не найдешь, хоть из дома неси, – сказал Петька оглядываясь по сторонам.
– За клубом были осенью, – предложил вариант Женька.
– Если не уплыли, – буркнул Петька и пошел к клубу.
… Половинку кирпича под снегом нашли быстро. Кирпич был такой, какой нужен – силикатный. В руке сидел хорошо. Петька несколько раз помахал им и протянул его Женьке: – Заканский кирпич. Надо припрятать. Пригодится ещё.
Женька тоже помахал им и согласился с Петькой.
…Петька подложил под себя ногу и сел на неё. Земля была ещё сырая, но пикулька уже то тут, то там выкинула маленькие зеленые иголки.
– Лето скоро, – сказал Петька, глядя на них, – Опять папка дома бывать не будет.
То посевная эта, то уборка у них.
…Морковка эта ещё...Уток на реку опять гонять, корову встречать. Тебе хорошо – ваша Марта сама домой идет, а Зорька дура–дурой. Уже подгоню к калитке – нет мимо норовит пройти. Телкой была дура–дурой, уж скоро старуха, а… хоть кол на голове теши. Может Дунька её образумит.
– Телку-то Дунькой назвали? – спросил Женька, тоже глядя на пикульки.
– Дунькой! Мамка назвала, как продавщицу в сельпо. Папка орал, что не дело так, – по-человечески. А мамка сказала: «Не хочешь Дунькой, давай Нинкой назовем. Только из твоих подружек Дунька-то больше всех на корову-то похожа». Батя махнул рукой: «Дунька, так Дунька».
Дунька, дунь–ка! – Петька протянул открытую ладонь в сторону Женьки, дунул на неё и засмеялся.
…«Стартовую площадку» сделали быстро. Однако оказалось, что вода «уходит», пришлось идти за водой, прежде чем в неглубокой ямке образовалась лужица.
Петька расколол кусочек карбида на торчащем из земли камне ударами кирпича, сложил осколки на его макушке, откуда-то из «за пазухи» достал тетрадь в клеточку и вырвал из неё листок. Взял прут и плотно обернул кончик его листком бумаги. Посмотрел на Женьку.
– Давай!
Женька взял кусочки карбида бросил их в воду и накрыл «Великой стеной» с дыркой, плотно вдавив края банки в землю.
Из дырки в дне банки показался сначала еле заметный, потом отчетливо видимый «дымок», который, распрямляясь, становился все заметнее.
Петька зажег лист бумаги на конце прута и поднес его к вырывающемуся из отверстия серому потоку.
– Тттыд! – раздался хлопок, и банка улетела высоко вверх.
– Заканско! – Петька улыбался, – Заканский карбид! Лучше, чем в прошлом году. Я правильно дырку маленькую, сделал. Видел, как высоко, – стал он тараторить, туша бумагу и побежал за банкой.
… Потом заваливали банку землей. Потом клали на неё кирпич. То Петька, то Женька бегали, стараясь его поймать, падающий вместе с банкой.
– Все! Вечер скоро. Давай гранату делать. Бери «огнетушитель» и неси воды, – кивнул Петька на восьмисотграммовую бутылку. Сказал и застыл.
Женька посмотрел на Петьку и почему-то вспомнил картинку из книги, где был нарисован какой-то застывший пятнистый лопоухий пес с поднятой лапой и далеко вытянутым носом.
– Огнетушитель! Вот что надо! – тихо произнес Петька, – Женьк! Кроме школы ты где–нибудь видел огнетушитель?...
– Вроде нет, – Женька остановился на пол дороге.
– Найдем! – сказал Петька и сам себе кивнул с таинственной улыбкой.
… Решили начать с «малой».
Петька долго подгонял пробку по горлышку бутылки. Он, то вкручивал её, то вынимал, внимательно разглядывал, потом подстругивал ножом, опять вставлял, опять вынимал.
– Готово! – сказал он показывая Женьке пробку из акации длинной сантиметров пятнадцать, – Заряжай.
Женька налил в бутылку воды на треть, показал Петьке, тот кивнул.
Взял, распотрошил паклю и стал небольшими порциями просовывать её в горлышко бутылки, где она, расправляясь, ложилась на поверхность воды.
Когда «плотик» был готов, он стал аккуратно выкладывать на него кусочки карбида, изредка, молча, поглядывая на Петьку. Тот кивал, и очередной кусочек отправлялся в горлышко.
– Хватит. Давай отойди, – Петька отстранил Женьку и аккуратно вставил пробку в бутылку. Придерживая левой рукой бутылку, он стал несильными ударами кирпича вгонять пробку все глубже и глубже.
– Петьк! Хватит. Горлышко лопнет. Хватит! – Женька сидел на корточках, наблюдая за Петькой. Было жарко.
– Всё! – Петька осторожно взял бутылку в руки, – Стой здесь. Ложись, говорю! – он повернулся к Женьке.
– Куда ложись? – Женька смотрел то на Петьку, то на мокрую землю.
Петька остановился. Посмотрел на бутылку.
– Пойдем к снегу. Как черти будем иначе, – сказал он и, медленно переступая, небольшими шажками пошел к ложбинке.