В 1912 г. Лазурский опубликовал курс лекций «Общая и экспериментальная психология». Эта книга отличалась прогрессивной направленностью, ясно выступающей по сравнению с курсами лекций психологов-идеалистов, таких, например, как Г.И. Челпанов. Курс лекций по психологии Лазурского был переиздан в первые годы Советской власти в качестве учебного пособия. Чем объяснить это обстоятельство? Почему из множества различных курсов и учебников сотрудники Московского психологического института, поставившие задачей «пересмотреть основы и принципы в свете диалектического материализма» (с. 63), остановились на книге Лазурского? Ответ на этот вопрос содержится в написанном к книге предисловии Выготского, подчеркнувшего, что преимущества курса Лазурского определяются отстаиванием общебиологической точки зрения на психику, рассмотрением всех вопросов психологии как проблем биологического порядка.
Казалось бы, такой подход должен был стать основанием союза между представленным Лазурским вариантом эмпирической психологии и достижениями русской рефлексологии, которая ведь так же последовательно придерживалась биологической ориентации. Выготский противопоставляет «естествоведу и реалисту» Лазурскому представителей объективной психологии разных направлений,
439
ПОСЛЕСЛОВИЕ
прежде всего Павлова и Бехтерева. Психология сознания противопоставляется психологии поведения. Однако и объективная психология Бехтерева и Павлова тоже не может претендовать, как полагал Выготский, на имя научной психологии, которая «не возникнет ни на развалинах эмпирической психологии, ни в лабораториях рефлексологов» (с. 76). Он считает, что «она придет как широкий биосоциальный синтез учения о поведении животного и общественного человека» (там же). Раздумьями о новой психологии отличается творчество Выготского этого периода.
Стало быть, характерными особенностями второго периода являются признание преимущества объективной психологии рефлексологического типа перед традиционной, эмпирической психологией; уверенность в том, что простым суммированием достижений этих двух направлений невозможно получить целостное учение о человеческой психике, а также в том, что «новая психология будет ветвью общей биологии и вместе с тем основой всех социологических наук» (там же).
Противоречивость позиции Выготского в том, что, с одной стороны, его взгляды близки к бехтеревским, а с другой — он отчетливо видит их ограниченность. Собственное позитивное решение еще не найдено. Слово «сознание» еще не произнесено.
Важной вехой в плане поисков Выготским своеобразия психической регуляции человеческой жизнедеятельности в ее отличие от рефлекторных актов животных явилась его работа «Сознание как проблема психологии поведения» (1925). Просчетом рефлексологии (как в бехтеревском, так и в павловском варианте) Выготский считал игнорирование вопроса о психологической природе сознания. В понимании специфики сознания он исходил из известного положения Маркса о том, что в процессе труда человек, прежде чем получить итоговый продукт, уже обладает образом этого продукта, образом, который в качестве цели определяет способ и характер телесных действий с веществом природы. Эта общая характеристика труда направляла психолога на поиск тех механизмов, посредством которых сознательная цель придает человеческому поведению его уникальные особенности. Выготский, как свидетельствует его первая попытка объяснить психологическую природу сознания, критикуя ряд положений рефлексологии, в то же время оставался в пределах рефлексологических категорий. Он полагал, что сознанию «должно быть найденоместо...водном ряду.,, со всеми реакциями организма... Сознание есть проблема структуры поведения» (с. 83). Если результат, который получен в процессе труда, имелся перед началом процесса идеально, то это означает, что субъект откуда-то должен был почерпнуть схему будущих действий своих рук с веществом природы. По предположению Выготского, такая схема, или» как он говорил, «модель», рождается в системе взаимодействующих между собой рефлексов. Происходит передача одного рефлекса на другой без непременного вмешательства нового внешнего раздражителя.
В организме человека непрерывно происходит незаметная для объективного наблюдателя смена одного рефлекса другим. Когда эти рефлексы провоцируют друг друга, то неуловимы не только вызывающие их внешние сигналы, но и завершающие исполнительные звенья, поскольку последние оказываются заторможенными.
Не ссылаясь на И.М. Сеченова, Выготский использует его знаменитую форму
лу о мысли как рефлексе, «оборванном на двух третях». Мысль же неотделима от
речи, от сопряженной с ней речедвигательной реакции. Изучение подобных затор
моженных реакций с помощью объективных методов представлялось Выготскому в
тот период главным путем к раскрытию тайн сознательной регуляции человечес
кого поведения. '
Еще не оторвавшись в то время от рефлексологической почвы, Выготский тем не менее делает ряд шагов в направлении, которое в конце концов привело его к коренному пересмотру прежних воззрений на роль сознания в организации поведения и управления им. Главные из этих шагов были связаны с трактовкой слова как рефлекторного феномена особого порядка, отличающегося от других актов и по характеру вызывающего его стимула, и по характеру влияния эффекторной, исполнительной, части этого акта на дальнейшую деятельность человека»
440
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Слово, по характеристике Выготского, собратимый рефлекс-раздражитель». Оно первично обращено к другим и лишь вторично — к тому, кто его генерирует. Поскольку же слово является механизмом сознания, то следует вывод о тождестве этого механизма с социальным контактом. Поэтому Выготский и определяет сознание как «социальный контакт с самим собой». Выделение слова в качестве особого раздражителя, играющего роль регулятора человеческого поведения, означало для Выготского, что вместе с речевым сигналом в управление этим поведением включается интеллектуальный, логический момент. Это вносило существенные коррективы не только в традиционную трактовку условнорефлекторных связей на уровне поведения человека, но также в сложившееся в ту эпоху объяснение речевых ассоциаций принципом частоты повторений.
Слова, отмечал Выготский, могут сочетаться по закону ассоциации, но в тех случаях, когда между ними устанавливается логическая связь; результат сочёта7" ния слов-рефлексов будет решительно иным. Мы видим, таким образом, что при общей рефлексологической ориентации Выготского он, акцентируя роль слова в его специфических коммуникативных и содержательных характеристиках, продвигался к новым рубежам в объяснении сознания человека как интегрального компонента его поведения.
Первый рубеж обозначился, когда, отъединив слово от производимой организмом непосредственной рефлекторной реакции речевого аппарата, Выготский начал рассматривать слово в качестве особого феномена культуры. Тем сшьтм человеческое поведение включалось в контекст культурно-исторической детерминации.
Общее положение о зависимости поведения от социальных факторов конкретизируется в учении о высших психических функциях (Выготский часто называет их психологическими), которому принято отводить центральное место в наследии Выготского. Подробнее об этом говорится во вступительной статье А.Н. Леонтьева, к которой мы и отсылаем читателя. Здесь же отметим, что разработка культурно-исторической теории базировалась на введении в категориальный аппарат психологии понятия о культурном знаке, играющем решающую роль в переходе от пред-человеческих форм поведения к специфически человеческим. В разряд культурных знаков Выготский включает не только языковые формы, но и различные носители сигнификативной функции — схемы, карты, алгебраические формулы, произведения искусства и т.д. Эти знаки представляют собой особые психологические орудия, посредством которых индивид организует свое поведение, научается произвольно управлять им. Подобно орудиям труда, они выступают в качестве среднего члена между деятельностью человека и внешним предметом, опосредуют отношения между ними. Однако если орудия труда направлены на объект, преобразуя его соответственно сознательно поставленной цели, то знаки ничего не меняют в объекте, а служат средством воздействия субъекта на самого себя, на собственную психику. Благодаря знакам психологическая структура личности радикально преобразуется, приобретает качественно новый характер. То, что в дознаковый период регуляции поведения было непроизвольным (восприятие, внимание, память), становится в процессе использования знаков во всевозрастающей степени произвольным.