Рефлексы не существуют раздельно, не действуют врассыпную, а слагаются в комплексы, системы, в сложные группы и образования, определяющие поведение человека. Законы сложения рефлексов в комплексы, типы этих образований, виды и формы взаимодействия внутри них и взаимодействия целых систем — все эти вопросы имеют первостепенное значение самых острых проблем научной пси-
48
МЕТОДИКА РЕФЛЕКСОЛОГИЧЕСКОГО И ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ
хологии поведения. Учение о рефлексах только складывается, и все эти области остаются еще не исследованными. Но уже сейчас можно говорить как о факте о несомненном взаимодействии отдельных систем рефлексов, об отражении одних систем на других и даже приблизительно выяснить в общих и грубых пока чертах механизм этого отражения. Этот механизм таков. Какой-либо рефлекс в его ответной части (движение, секреция) сам становится раздражителем нового рефлекса той же самой системы или другой системы.
Хотя ни у кого из рефлексологов мне не пришлось встретить подобной формулировки, истинность ее столь очевидна, что ее пропускают, видимо, только из-за того, что она молча подразумевается и принимается всеми. Собака на соляную кислоту реагирует выделением слюны (рефлекс), но сама слюна — новый раздражитель для рефлекса глотания или выбрасывания ее наружу. В свободной ассоциации я произношу на слово-раздражитель «роза» — «настурция» — это рефлекс, но он же является раздражителем следующего слова — «лютик». (Это все внутри одной системы или близких, сотрудничающих систем.) Вой волка вызывает как раздражитель во мне соматические и мимические рефлексы страха; измененное дыхание, сердцебиение, дрожь, сухость в горле (рефлексы) заставляют меня сказать: «Я боюсь». Итак, рефлекс может играть роль раздражителя по отношению к другому рефлексу той же или другой системы и провоцировать его так же, как и внешний раздражитель (посторонний). И в этом отношении самая связь рефлексов подчиняется, надо думать, всем законам образования условных рефлексов. Рефлекс связывается с рефлексом по закону условных рефлексов, становясь при известных условиях его условным раздражителем. Вот очевидный и основной, первый закон связывания рефлексов.
Этот механизм и позволяет понять в самых приблизительных и общих чертах то значение (объективное), какое могут иметь для научного исследования словесные отчеты испытуемого. Невыяв-ленные рефлексы (немая речь), внутренние рефлексы, недоступные прямому восприятию наблюдающего, могут быть обнаружены часто косвенно, посредственно, через доступные наблюдению рефлексы, по отношению к которым они являются раздражителями. По наличию полного рефлекса (слово) мы судим о наличии соответственного раздражителя, который в настоящем случае играет двойную роль: раздражителя по отношению к полному рефлексу и рефлекса по отношению к предыдущему раздражителю. При той гигантской, колоссальной роли, которую в системе поведения играет именно психика, т. е. невыявленная группа рефлексов, было бы самоубийством для науки отказываться от обнаружения ее косвенным путем через отражение ее на других системах рефлексов. (Припомним учение Бехтерева о внутренних, внешневнутренних и т. д. рефлексах. Тем более что мы часто имеем внутренние раздражители, скрытые от нас,
(
49
Л. G. ВЫГОТСКИЙ
таящиеся в соматических процессах, тем не менее обнаруживаемые через рефлексы, вызываемые ими. Логика здесь та же и тот же ход мысли и доказательства.)
В таком понимании отчет испытуемого ни в какой степени не является актом самонаблюдения, который примешивает якобы свою ложку дегтя в бочку меда научно-объективного исследования. Никакого самонаблюдения. Испытуемый не ставится вовсе в положение наблюдателя, не помогает экспериментатору наблюдать скрытые от него рефлексы. Испытуемый до конца — ив самом своем отчете — остается объектом опыта, но в самый опыт вносятся этим опросом некоторые изменения, трансформация — вводится новый раздражитель (новый опрос) новый рефлекс, позволяющий судить о невыясненных частях предыдущего. Весь опыт при этом как бы пропускается через двойной объектив.
Да и самую сознательность, или сознаваемость нами наших поступков и состояний, следует, видимо, понимать прежде всего как правильно функционирующую в каждый сознательный момент систему передаточных механизмов с одних рефлексов на другие. Чем правильнее всякий внутренний рефлекс в качестве раздражителя вызывает целый ряд других рефлексов из других систем, передается на другие системы, тем более мы способны отдать отчет себе и другим в переживаемом, тем оно переживается сознательнее (чувствуется, закрепляется в слове и пр.). Отдать отчет и значит: перевести одни рефлексы в другие. Бессознательное психическое и означает рефлексы, не передающиеся в другие системы. Возможны бесконечно разнообразные степени сознательности, т. е. взаимодействия систем, включенных в механизм действующего рефлекса. Сознание хвоих переживаний и означает не что иное, как имение их в качестве объекта (раздражителя) для других переживаний; сознание есть переживание переживаний точно таким же образом, как переживания просто — суть переживания предметов. Но именно способность рефлекса (переживания предмета) быть раздражителем (предметом переживания) для нового рефлекса (нового переживания) — этот механизм сознательности и есть механизм передачи рефлексов из одной системы в другую.
Это приблизительно то же, что Бехтерев называет подотчетными и неподотчетными рефлексами. В частности, за такое понимание сознательности говорят результаты исследований вюрцбургской школы, устанавливающие, между прочим, ненаблюдаемость самого мыслительного акта,— «нельзя мыслить мысль»,— который ускользает от восприятия, т. е. не может сам по себе служить объектом восприятия (раздражителем), так как здесь идет речь о явлении другого порядка и другой природы, чем прочие психические процессы, которые могут быть наблюдаемы и воспринимаемы (равно могут служить раздражителями для других систем). И, по нашему мнению, акт мысли, акт сознания не есть рефлекс, т. е. он не может быть
50
МЕТОДИКА РЕФЛЕКСОЛОГИЧЕСКОГО И ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ
и раздражителем, а есть передаточный механизм между системами рефлексов.
При таком понимании, проводящем принципиальную и коренную методологическую разницу между словесным отчетом испытуемого и его самонаблюдением, меняется, само собой разумеется, коренным образом и научная природа инструкции и опроса. Инструкция не предлагает испытуемому взять на себя часть наблюдения, раздвоить свое внимание и направить его на свои же переживания. Отнюдь нет. Инструкция как система условных раздражителей вызывает предварительно необходимые для опыта рефлексы установки, определяющие собой дальнейшее протекание реакций, и рефлексы установки передаточных механизмов, тех именно, которыми придется воспользоваться в течение опыта. Здесь инструкция относительно вторичных, отраженных рефлексов ничем принципиально не отличается от инструкции относительно первичных рефлексов. В первом случае: скажите то слово, которое вы сейчас произнесли про себя. Во втором: отдергивайте руку.
Далее: самый опрос не есть уже более выспрашивание испытуемого относительно его переживаний. Дело меняется принципиально и в самом корне. Испытуемый больше не свидетель, дающий показание о преступлении, очевидцем которого он был (его роль прежде), а сам преступник и — что самое важное — в самый момент преступления. Не опрос после опыта, когда опыт окончен; опрос как продолжение опыта, его 'органическая, неотъемлемая часть, сам опыт, ничем не отделенный от первой части, но только использование в процессе самого опыта его же собственных данных.