Критика Выготским научных школ, претендовавших на строго эмпирический характер построений, якобы совершенно независимых от каких бы то ни было мировоззренческих, философских предпосылок, не была декларативной. Глубоко и тщательно проанализировав опыт развития этих школ и их историческую судьбу, Выготский убедительно покаэал, что за мнимой эмпиричностью и беспредпосылоч-ностью школ действовали определенные социально-философские силы, приведшие указанные школы от эмпирических констатации через установление отношений психологии с другими частными дисциплинами к претензиям на всеохватывающие мировоззрения.
Рассмотренная нами работа запечатлела движение мысли Выготского перед тем, как он развернул конкретно-научную программу своих исследований, в основу которой легла его культурно-историческая, или инструментальная, концепция» Согласно этой концепции, психолог призван изучать инструменты (орудия, знаки), посредством которых «натуральные» психические процессы превращаются в культурные, внешние операции «уходят вовнутрь», интериоризуются, образуя устройство, обычно принимаемое за изначально данный индивиду и не отчуждаемый от него субъективный мир. От этих идей принято вести «психологическую родословную» Выготского. По традиции их заносят на первую страницу летописи его школы.
Обращение к его ранее не напечатанному труду о кризисе в психологии решительно меняет ретроспективу, проливает свет на огромную методологическую работу, предшествовавшую специально научным достижениям, с которыми стало в дальнейшем ассоциироваться имя Выготского. Выготский — философ, методолог, теоретик науки — сказал свое слово до того, как появился Выготский — исследователь высших психических функций, автор культурно-исторической концепции в психологии, лидер одной из главных советских психологических школ. Было ли это слово услышано? Рукопись лежала неопубликованной. Однако нет сомнений, что ее идеи не остались «безработными». Истории известны прецеденты, когда мысли, опережавшие свой век, будучи изложены на бумаге, не поступали в науч«
455
ПОСЛЕСЛОВИЕ
ный оборот. Неопубликованные записные книжки Леонардо да Винчи и заметки Дидро в опровержение гельвециева трактата «О человеке» представляют интерес как документы большой прогностической ценности. На идейную атмосферу своей эпохи, однако, они не повлияли. Подобный вывод вряд ли правомерен в отношении рукописи Выготского. Автора окружали соратники по борьбе за новую психологию и многочисленные ученики. Нет сомнений, что в общении с ними он развивал положения, ставшие знакомыми нам теперь. Он обучал их своему восприятию и анализу природы научного знания, и это стало методологическим подтекстом последующей деятельности.
Опыт Выготского — это пример, как мы бы сейчас сказали, науковедческой рефлексии, предварявшей построение позитивной системы. Это своеобразная «критика психологического разума», но критика, базирующаяся на «просвечивании» его исторических судеб, на анализе реальных фактов. Вполне понятно, что здесь говорится о фактах в совершенно ином смысле, чем тогда, когда имеется в виду обычная научная эмпирия.
В этом контексте в качестве фактов выступают теоретические концепции, восхождение и падение научных истин и целых систем, кризисные ситуации и т. п. Такие «метафакты» требуют и своих теорий, отличных от конкретно-научных. Это хорошо понимал Выготский, когда писал о научном исследовании самой науки. Не рискуя впасть в преувеличение, скажем: науковедческая рефлексия, исторически ориентированный анализ проблем логики и методологии познания стали необходимой предпосылкой всего последующего творчества Выготского.
Он исходил не из априорных соображений о том, как вообще возможна научная психология, а из проникновенного исследования исторически достоверных форм реализации этой возможности. История являлась для него огромной лабораторией, гигантским экспериментальным устройством, где проходят испытание гипотезы, теории, школы.
Прежде чем заняться экспериментальной психологией, он проник в опыт работы этой лаборатории. Прежде чем сделать своим объектом мышление и речь ребенка, он рассмотрел плоды умственной деятельности людей в ее высшем выражении, каковым является построение научного знания. Его как бы направляло известное марксистское положение о том, что высокоразвитые формы дают ключ к раскрытию тайны элементарных. Вот он говорит, например, о том, что слово представляет «эмбрион науки». Изучает же не эту эмбриональную форму, а функцию научного термина — слова, несущего высшую смысловую нагрузку. Вот он обсуждает вопрос «об обороте понятий и фактов с прибылью понятий» применительно к эволюции науки. Впоследствии масштабы изменяются. Выясненное на макроуровне ведет к объяснению развития понятий у детей.
За системной трактовкой коллективного научного разума последовало учение о системном строении индивидуального сознания. За сравнением научных понятий с орудиями труда, изнашивающимися от употребления, последовала инструментальная психология с ее постулатом об орудиях — средствах освоения мира и построения его внутреннего образа.
Все коренные вопросы познавательной активности человека — соотношение теоретического и эмпирического, слова и понятия, способы оперирования понятием как особым орудием и благодаря этому изменения его предметного содержания, реального практического действия и его интеллектуального коррелята — сначала рассмотрены на материале развивающегося научного знания. Лишь после того как они были выверены на этой особой культуре, Выготский обратился от опыта исторического к опыту психологическому. В ребенке он увидел маленького исследователя, действующего по тем же правилам, что и исследователь взрослый.
Диалектику познания — принципы историзма и отражения Выготский постиг, как мы видели, не умозрительно, а на особой исторической эмпирии, ставшей плацдармом для методологического наступления на твердыни, которыми не смогла овладеть прежняя детерминистская, естественнонаучная психология.
Со времен Выготского советскими психологами проведена огромная работа по теоретической реконструкции психологического знания на началах марксистско-
456
ПОСЛЕСЛОВИЕ
ленинской философии. Совершенно недостаточно, однако, удовлетворяется потребность в общей психологии, в том ее понимании, которое отстаивал Выготский, т. е. в специальной методологии конкретно-психологических исследований. Будучи нераздельно связана с философией, эта специальная методология должна иметь собственные принципы, задачи, строение и служить интегрирующим центром всего многообразия психологического знания и главным рычагом его построения.
V
В заключение несколько итоговых слов об обстоятельствах, определивших достижения Выготского.
Для каждого, кто общался с ним, сразу же становилась очевидной огромная талантливость этой личности. Но никакие личностные качества не могут сами по себе объяснить появление научного лидера. Центральной для Выготского в его анализе науки и любых ее феноменов являлась идея о том, что за спиной отдельных фигур исторического процесса действуют «с силой стальной пружинь» объективные законы. По их велению, а не по прихоти героев исторического процесса рождаются и гибнут, возвышаются и сменяют друг друга концепции, школы и направления.
Этот подход, реализованный Выготским в его реконструкции динамики научных идей, целесообразно распространить и на оценку его собственного творчества. Оно формировалось под воздействием новых социальных условий и нового мировоззрения. Именно эти факторы побудили осмыслить историческую ограниченность психологических школ, рожденных в иной социально-идейной атмосфере, и дать импульс направлению, которое позволило искать новые ответы на запросы логики развития научного познания.