- Позволю себе предположить, что смеялась ты тоже надо мной? - спросил мужчина, стараясь перекричать шум воды. Карлина улыбнулась, дурашливо сморщив нос.
- Конечно. Ты же здесь главный клоун.
- До чего же лестно, - Гейзенберг видела, как Альцин тер мочалкой плечи и грудь, и во рту у нее скопилась слюна, как у голодной собаки. Она могла бы встать, присоединиться к нему в душе, но шевелиться было лень, настолько, что не хотелось даже лишний раз моргать. Опасно было так расслабляться в замке Димитреску, однако рядом с его хозяином Карлина как влюбленная деревенская дурочка забывала об осторожности.
- Я бы посоветовал тебе вылезти из воды, - произнес Альцин, - остыла же. Замерзнешь.
- Нормально, - проворчала женщина; вода действительно успела остыть, но была еще достаточно теплой, чтобы фройлян Гейзенберг было комфортно. - Если хочешь заманить меня к себе, то хотя бы имей смелость сказать это прямо.
- Я бы не возражал, если бы ты ко мне присоединилась, - ровно ответил лорд Димитреску, - но немного позже - для начала я бы предпочел помыться.
- Для начала чего? - Карлина села, и вода, волнуясь, плескалась на уровне ее сосков. Альцин выглядел и вел себя так, словно в койку к нему прыгали Рита Хейворт и Грета Гарбо, однако сейчас с ним была фройлян Гейзенберг, которая не могла похвастаться изящным станом: у нее были широкие плечи и бедра, плоский крепкий живот, маленькая грудь. Она была не похожа на хрупких бледных барышень, которые томно заламывали чахлые руки и закатывали глаза на полотнах, украшавших стены замка, однако Альцин хотел Карлину, и это позволяло ей верить в то, что она красива. Не так, как его дочери или женщины на картинах, а по-своему, как безвременник, ядовитый, но с нежно-сиреневыми цветами. Некоторые идиоты путали безвременник с черемшой, что приводило к весьма печальным последствиям; Карлину когда-то тоже считали безвредной и пытались ею воспользоваться.
Большая ошибка.
Женщина поднялась из воды без особой грации, спустила ногу на пол, особо не заботясь о том, что под ней за какие-то пару секунд образовалась лужа. Вне ванной оказалось куда прохладнее, чем в остывающей воде, и Карлина зябко поежилась, передернув плечами. Она прошлепала босыми ногами к душевой, скрытой за ширмой, женщину тянуло к воде, к теплу, к Альцину, который должен был уже смыть кровь.
- Подвинься, - велела она, пихнув лорда Димитреску в известково-белый бок, облизывая взглядом его руки, плечи, спину, налитой зад, мощные ноги; в представлении Гейзенберг все аристократы были хилыми и болезненными, практически выродившимися в своих попытках сохранить чистоту крови, однако Альцин отъелся на деревенской крови с молоком, вырос больше коня-тяжеловоза. Такого только запрягать и седлать дни напролет. Сглотнув, Карлина поджала пальцы на ногах, прижав ладони к вспыхнувшим щекам; лорд Димитреску чуть посторонился, пуская ее под воду, и женщина подставила лицо воде, горячей, исходящей паром; Альцин встал ей за спину, устроив одну из ладоней на пояснице Карлины, так, что кончики пальцев касались копчика. Сытый лорд Димитреску был теплым почти как обычный живой человек, и Гейзенберг даже не вздрогнула, когда он обнял ее второй рукой, обхватывая живот.
- Чего надо? - она своенравно дернулась, больше заигрывая, чем, в самом деле, сердясь, и сладко зажмурилась, когда Альцин, наклонившись, поцеловал ее в макушку. - Чего это ты, здоровяк, ко мне подкатываешь?
Лорд Димитреску горестно вздохнул ей в волосы.
- Что за мнительность, милая? Мне казалось, ты знаешь меня достаточно, чтобы научиться доверять.
- Черта с два я тебе доверяю, - усмехнулась Карлина, откидываясь на мужчину, пока он гладил ее живот; Гейзенберг хотелось, чтобы он потрогал ее грудь или опустился ниже, но в таких делах Альцин никогда не торопился. Когда ее живот начали ласкать уже две ладони размером с хороший такой ковш, женщина сжала колени.
- И, тем не менее, ты продолжаешь меня навещать.
- Других развлечений здесь просто нет.
- Я потрясен до глубины души, - голос мужчины звучал скучающе, ладони продолжали шарить по телу Карлины, которая прижалась щекой к внутренней стороне его локтя. - Я думал, ты настроена серьезно, а оказалось, что тобой движет жажда развлечений.
- А тобой двигает голод, - заявила Карлина, приподнимаясь на носочки, так, что пальцы Альцина опустились чуть ниже, к лобку, поросшему курчавыми волосами. Гейзенберг не брила ноги, подмышки и прочие места, лорд Димитреску морщился, однако ехидно называл ее волосяной покров шерсткой и говорил, что она на половину волчица. Карлина немного обижалась, сразу же думая о ликанах, однако прогибаться под лорда Димитреску не собиралась. Если ему так нравится бриться везде, то, пожалуйста, а к ней нехер лезть с этим бредом.
- Голод двигает всеми, - следующий поцелуй пришелся в висок Карлины, пальцы забрались в кудряшки у нее в паху, и женщина содрогнулась, обхватывая руку Альцина. - Просто у меня он немного сильнее, чем у всех остальных.
- Немного? Это слабо сказано, - ноги Карлины совсем ослабели, когда лорд Димитреску забрался пальцем ей между ног, раздвигая складки. Гейзенберг могло хватить и его рук, чтобы кончить, однако если Альцин пускал в ход язык или член, то женщина под ним забывала саму себя.
- Мне нужно не больше, чем самому простому парню, - развернув Карлину лицом к себе, мужчина без труда подхватил ее на руки, поддерживая под ягодицы; грудь Гейзенберг оказалась на уровне его лица, и он с упоением принялся облизывать ее соски.
- Еда, сон, крыша над головой. Здоровые дети, добротная одежда, - перечислял Альцин, на секунду отрываясь от груди Карлины, - дорогая сердцу женщина. Что еще нужно для хорошей жизни?
- Даже не знаю, - Гейзенберг не могла промолчать, хотя мысли в голове пребывали в беспорядке; ни о чем думать не получалось, кроме того, как ей приятно. В обособленной деревушке ручным уродцам Матери Миранды действительно жилось неплохо, однако Карлина не отказалась бы и от обычной жизни среди людей, а не зараженных и ликанов. Плевать на эксперименты, Каду, культ и церемонию, она бы ничуть не хуже чувствовала себя в большом городе, где по вечерам слышно не вой, рев и плач, а музыку, смех, вой сирен и шум трасс. Однако Альцин ни за что не бросит свой замок, наследие предков, которые в свое время отказались от него.
- Ты слишком много думаешь о лишнем, - пожурил лорд Димитреску, целуя Карлину в шею; пальцы мужчины касались ее между бедер, подготавливая и растягивая, и женщина нетерпеливо подкидывала зад; ей хотелось так, что зубы сводило. - Отпусти все пустое - и жить станет намного проще.
- Не станет, - Карлина прикрыла глаза; Альцин ее не понимал - для лорда Димитреску Миранда была спасением, а Гейзенберг видела в ней только надзирателя и мучителя. Узнай Альцин о планах Карлины, чтобы он сделал? Выдал бы ее Миранде, поддержал или посоветовал забыть? Женщина не нуждалась в одобрении лорда Димитреску, однако ей хотелось, чтобы он по-настоящему был на ее стороне.
Пока его хватало только на то, чтобы целовать Карлину, опуская ее на себя медленно, остервенело сжимая ее бедра, и Гейзенберг на эту ночь было достаточно. Потом, как и всякой женщине, Карлине захочется большего, и если лорд Димитреску не сможет ей этого дать, то будет очень печально. Тряхнув головой, Карлина обняла мужчину за плечи и прижалась своим ртом к его губам, чувствуя, как щекочут раздражающие усики Альцина. Плевать на Миранду; она испортила Карлине Гейзенберг всю жизнь, так пусть хотя бы этот вечер будет свободным от мыслей о ней.
========== Village II ==========
Комментарий к Village II
Особая благодарность читателю Джукин Киндич за идею с пуговицами.)
Штурм переминался с ноги на ногу, стоя на полусогнутых, нервно дергаясь всякий раз, когда ведьмы подходили к нему слишком близко. Лопасти дробилки, заменявшей ему голову, не двигались, но механизм отзывался чуткой вибрацией, когда Даниэла или Кассандра касались Штурма. Мастерская звенела девичьим смехом, Гейзенберг, сидя без шляпы, но в очках с увеличительными линзами, никак не мог закончить перепаивать одну микросхему; стоило только немного сосредоточиться, как паршивки вновь принимались заливаться хохотом, терзая несчастного Штурма, в котором человеческого осталось разве что ноги. От остального Карл избавился за ненадобностью; Гейзенберг создавал из него бойца, механизм абсолютного уничтожения и беспрекословного подчинения, стер его личность, оставил лишь инстинкт самосохранения, бешеное желание выжить и ярость к посторонним. Не было ни страха, ни жалости, Штурм был четко запрограммирован на убийства, однако трех хихикающих девиц будто бы смущался. Он сжимался, приседал, шарахался в сторону, путаясь в собственных ногах, но не нападал, зная, что перед ним не враги, но и друзей в расшалившихся дочерях Димитреску он не видел. Их поведение выходило за рамки встроенных в него установок, и бедолага Штурм пребывал в смятении, пока Бэла проходилась ладонью по крепким, рельефным бокам и спускалась к жилистому бедру, чтобы провести по нему ногтями. Даниэла тем временем с видом важным и донельзя задумчивым ощупывала его живот, а Кассандра, кусая улыбающиеся губы, любовалась спиной Штурма. Окруженный нахальными, бесстыдными девчонками, Штурм только и мог, что топтаться на месте, сигнализируя Гейзенбергу красным светом впаянной ему в спину лампочки. Когда Бэла деловито помяла его ягодицу, Штурм не сдержался: лопасти разогнались, разрубая воздух, ведьмы с визгом и смехом бросились в стороны, а Штурм завертелся волчком, не зная, за кем бежать, кого именно из паршивок выбрать целью. Стоило ему повернуться в сторону младшенькой, рыжей и самой взбалмошной из всех троих, Гейзенберг нажал на рычаг, и мощный разряд тока прошил тело Штурма; он забился, еле держа равновесие на подгибающихся ногах, которые разъезжались в стороны, как у новорожденного теленка. Штурма корчило от боли - нервные окончания Гейзенберг почти не тронул, - и ведьмы следили за тем, как его корежило и колотило с жадным, веселым любопытством. Даниэла широко улыбалась, распахнув медово-золотистые глаза, хлопала в ладоши, пока Бэла прохаживалась вокруг Штурма, играя собственными волосами. Кассандра помахивала серпом, словно теннисной ракеткой; больше выпендривалась, чем всерьез угрожала. Знала соплячка, что по заднице получит, если что-нибудь здесь похерит, а у Гейзенберга рука тяжелая, приложит так, что мало не покажется. Но Штурм сам нарвался - у ублюдка была четкая, ясная команда, ослушался - получишь по ебалу, иначе никак. Альсина потом бы с Карла семь шкур спустила за своих девчонок.