- Грымза сделала это нарочно, - ярился Карл, - в офис мне еще позвонила, старая горгулья! Не домой, не лично тебе, а моей секретарше! Надо было еще директора школы девчонок известить, чтобы наверняка!
- Она хочет приехать, - бесцветным голосом сообщила Альсина; дома было тепло, однако она мерзла и куталась в песцовую пелерину. Крепкий кофе совсем не согревал, леди Димитреску дрожала, но на ее губах вспыхнула и тут же погасла несмелая улыбка, когда Гейзенберг щедро плеснул ей в чашку бренди.
- Зачем? Дальше жизнь тебе отравлять? Отца твоего свела в могилу, теперь за тебя решила взяться?
- Следи за языком, когда говоришь о моей матери, - в глазах Альсины сверкнуло белое пламя; Карл свел кустистые брови, не оставаясь в долгу:
- Пусть лучше она следит за тем, что несет, находясь в моем доме. Это у себя в Румынии она фу-ты ну-ты леди, а здесь - приживалка! Сморщенная старая карга! Каркнет что-нибудь на тебя или на девчонок - выставлю эту херову аристократию на улицу.
- Меня тоже выставишь? Я ведь, получается, тоже “херова аристократия”, - по-звериному оскалилась леди Димитреску, сжимая онемевшими пальцами кружку с кофе, разбавленным бренди. Гейзенберг в ответ растянул рот в скалозубой улыбке, глядя на женщину сквозь занавес упавших на лицо волос.
- Считай я тебя “херовой аристократией”, не стал бы забирать от мамаши с папашей. Останься ты с ними, тебе бы весь мозг выклевали. Выпили бы досуха, как вампиры! Я думал, за столько лет ты поняла, что чем дальше ты от родителей, тем лучше. Всем нам лучше, потому что если мошек старая ведьма не тронет, то нас жалеть не будет. Особенно меня!
- Ты действительно считаешь, что моя мать едет к нам только ради тебя? Хватит называть ее ведьмой. И прекрати, наконец, сравнивать моих дочерей с насекомыми!
- Мошки они. Как ты мошек не назови, мошки они и есть, - безапелляционно заявил Карл и рассмеялся, но замолчал, когда Альсина, слишком вымотавшаяся, чтобы спорить, отвернулась. Гейзенберг ее не понимал, его отношения с семьей были куда проще и легче. Карл ладил с родителями, которых на момент его знакомства с леди Димитреску уже не было на свете, однако у Гейзенберга осталась сестра, с которой он был очень близок, и маленькая племянница, тихая, замкнутая, молчаливая девочка, которую Бэла, Даниэла и Кассандра опекали на правах старших. С Кларой Гейзенберг у Альсиной не вышло такой крепкой дружбы, как у детей, однако они вполне мирно сосуществовали и научились делить Карла.
Но леди - вдовствующая леди, - Звенислава это совсем иное дело. В отличие от золовки, которая не пыталась вмешиваться в отношения брата с его высокой, дебелой женой, мать Альсины не сможет сдержаться и промолчать. Неужели все начнется сначала? Леди Звенислава вновь будет осуждать, упрекать, придираться и хлестко, до щелчка складывать веер всякий раз, когда ей что-то не понравится; леди Димитреску невольно втянула голову в плечи, словно хотела заранее спрятаться, но Гейзенберг опустился на корточки перед креслом и накрыл ладони женщины своими. Альсина подняла голову, глядя на мужа сквозь полуопущенные веки; в ее взгляде мерцало золото и янтарь, но нижняя губа подрагивала, будто она сдерживала слезы, хотя плакать не хотелось, однако полагалось: у леди Димитреску ведь умер отец, для которого она не смогла стать хорошей дочерью.
- Ты сама хочешь, чтобы она приехала? - спросил Карл, массируя пальцы жены; он крутил крупный перстень с гранатом, играя, и поглаживал выступающую косточку на костяшке под самым обручальным кольцом. - Если хочешь, действительно хочешь, я не против. Все понимаю, мать все-таки, какой бы змеей она не была. Да и девчонки обрадуются, для них-то она хорошая. Но если нет - я сам дам понять старой драконихе, что ее здесь никто не ждет.
Альсина вздохнула, сбрасывая с плеч палантин; внезапно ее бросило в жар. От мысли, что она может отказать леди Звениславе, сказать, что не хочет ее видеть в своей семье, сердце сорвалось на галоп. Это будет наиболее легкий выбор, но… трусливый; леди Димитреску попросту спрячется за спину Карла и лишит дочерей возможности увидеться с бабушкой. А что же сама леди Звенислава? Смирится с решением дочери или отвернется от нее окончательно? Вдовствующая леди Димитреску осталась совсем одна, нуждалась в Альсине, однако если бы она сказала о кончине отца раньше, женщина постаралась бы приехать на похороны. Получается, мать лишила ее возможности проститься с милордом.
Или была настолько убита горем, что позабыла о дочери?
А если и леди Звенислава… покинет их? Как будет чувствовать себя Альсина, не поговорив с ней, не обняв, не позволив увидеть девочек?
Леди Димитреску молчала, стискивая кружку; кофе остыл, казался чернее дегтя. Глубоко вздохнув, женщина встретилась глазами с мужем, который по ее взгляду все понял. Обреченно опустив голову, Гейзенберг прижался лбом к колену Альсины, не отпуская ее рук.
- Ладно… двум тещам не бывать, а одной не миновать. И так столько лет жили в тиши и спокойствии… пришла пора расплачиваться.
Карл, ласкаясь, по-кошачьи потерся лбом о ногу женщины, проехался щекой по ее бедру, затем провел носом, повторяя изгиб, и вдруг прихватил зубами, не сильно, но Альсина все же дернулась всем телом, подскакивая на кресле. Кофе, переплеснувшись через край кружки, забрызгало атласный халат леди Димитреску и упало темной кляксой на ковер.
- Гейзенберг! - прошипела она, запахивая чуть разъехавшийся халат на груди. - Если ты не забыл, у меня отец умер! Я в трауре!
- Я тоже! Ко мне теща едет! Такая, что впору подавать штормовое предупреждение. Ураган “Звенислава”. Хотя нет - она как вирус. Грядет эпидемия, потому что носитель заразы приедет сюда из-за тебя.
- Моя матушка - вдовствующая леди Димитреску. Имей уважение, Гейзенберг, к женщине, благодаря которой ты женат на мне.
- Я женат на тебе благодаря своей харизме, обаянию и… и потому, что ты славная баба, мимо которой невозможно пройти. А твоя мать… Она как диарея в детском лагере или прыщ на заднице: нет-нет, да вскочит, напомнит о себе.
- Карл, мой отец скончался, - прошептала Альсина, сдерживая нервный смех; она не имела права над этим смеяться, но Гейзенберг, беспринципный грубиян, нарочно издевался.
- Все когда-нибудь там будем. Не удивлюсь, если они там с моим стариком встретились. Сидят сейчас, пьют шнапс… обсуждают, какой я охуенный сын и какой хуевый зять.
- Об этом ты услышишь, когда приедет моя мама, - улыбнулась Альсина, погладив мужа по волосам; наклонившись, она прижалась губами к его макушке. Поддержка Гейзенберга была для леди Димитреску очень важна. После всех лет пренебрежения, с которым к ней относились родители, Альсина очень ценила то, что Карл был на ее стороне.
При этом он все же предпринял попытку сбежать из дома накануне приезда леди Звениславы.
- Нахера мне с ней встречаться? Она к вам едет, а не ко мне, - упирался Гейзенберг, - я же о ней в первую очередь и думаю. Милая, я же не сдержусь, я себя знаю. Еще чего доброго, старушка преставится и вслед за благоверным отправится…
- Ты в своем уме?! - рычала Альсина, хищно сверкая глазами. - А если бы я так вела себя с твоей сестрой, тебе бы это понравилось?!
- Клара - святая по сравнению со стрыгой, которая тебе досталась в матушки. А Галатея вообще ангелочек, чудо, а не ребенок, - тон Карла потеплел при упоминании племянницы; девочка росла без отца, который погиб еще до ее рождения и отличалась от сверстниц не только сдержанным, даже нелюдимым, характером, но и гетерохромией: левый глаз Галатеи был темно-карим, а правый - голубым, что было предметом зависти для Даниэлы: самой младшей из дочерей Димитреску это казалось безумно красивым. Галатея была очень милой малышкой; улыбалась бы она еще почаще.
- Если твоя мать меня проклянет, ты будешь виновата, - изрек Гейзенберг, состроив трагичную мину. Альсина поцеловала его в щеку и потерла большим пальцем кожу, на которой остался темно-бордовый оттиск помады.
- Она тебя прокляла в тот день, когда ты забрал меня и девочек. Так что можешь успокоиться: ее колдовство на тебя явно не действует.
- Значит, в ход зелья пойдут, - нахмурился Карл, почесывая заросший подбородок. - Так, девчонки! Следите, чтобы бабуля ничего мне не подсыпала и не подливала!
- А ты действуй на опережение: подсыпь ей сам что-нибудь, - кровожадно предложила Даниэла, за что заслужила пылающий возмущением взгляд матери.