— Нет, не показалось, — после некоторого молчания твердо сказал доктор. — Как раз наоборот. Этот пациент больше походил на человека, который жадно изучает окружающий мир, что характерно для его формы амнезии. Он неосознанно искал ту нужную ему ситуацию, в которой он смог бы вспомнить, кто он такой.
— Спасибо, доктор! Ваши показания очень ценны для меня, — сказал майор Волосников. — О нашем разговоре, попрошу вас никому ни слова.
Доктор слабо развел руками, словно говоря, что все хорошо понимает:
— Это врачебная тайна, — произнес он. — Она касается только доктора, пациента и МГБ.
Волосников сделал вид, что не заметил тонкой иронии. Попросил:
— Товарищ Коровин, мне нужно получить от вас письменное медицинское заключение по этому пациенту и указанием обоснованного диагноза, разумеется. Мне оно нужно прямо сейчас.
21 марта 1949 года. 15 часов 24 минуты по местному времени.
Следственная тюрьма города Читы.
Майор Волосников открыл следственное дело Рабера Михаила Аркадьевича и первым делом всмотрелся в фотографию арестанта, которая была сделана в стенах Читинской тюрьмы. Фотография была далеко не лучшего качества, но даже такая позволяла определить, что на ней был изображен разыскиваемый Рабер. Еле сдерживая радость, Волосников быстро пролистал дело, посмотрел на отметку об отправке з/к Рабера в ИТЛ и удовлетворенно захлопнул папку делом.
— Я забираю это дело с собой, Глеб Тимурович, — произнес Волосников, посматривая на начальника тюрьмы.
— Но как же так можно, Николай Яковлевич, — слабо попытался возражать капитан Салехов.
— Это дело переходит в ведение нашего ведомства, товарищ капитан, — приказным тоном сказал Волосников.
— Но дело уже зарегистрировано, — произнес капитан Салехов. — И мы подали списки, в которых на него есть ссылка.
— Я видел эти списки, — ответил Волосников. — Глеб Тимурович, их необходимо срочно переписать. Старые изъять и уничтожить. Фамилия этого заключенного нигде не должна фигурировать. Дело заключенного Рабера обязательно заменить. Вместо него откройте дело на любое другого лицо, возможно вымышленное. При этом обязательно укажите, что этот заключенный умер в камере или при отправке на этап. Поверьте, Глеб Тимурович, это в ваших интересах.
Начальник Читинской тюрьмы ждал от майора Волосникова более подробных пояснений. И они последовали.
— Этот Рабер — опасный вор-рецидивист. Сухарем[29] прикинулся. Суд ему червонец присудил по пятьдесят восьмой. А ему это только и надо! Ему пятьдесят девятая светила за бандитизм, должен был раскрутиться на всю катушку, — сказал Волосников используя фенечку, более понятную капитану Салехову.
— Вот оно в чем дело! — протянул Салехов. — Теперь ясно, товарищ майор! Что вам сказать? Заключенный Петров умер от сердечного приступа в камере. Понятно… Исправим свою оплошность.
— Вот и хорошо, — с удовольствием произнес Волосников, поднимаясь со стула. Пожимая руку капитану Салехову, сказал:
— С вами, Глеб Тимурович, приятно служить. Желаю вам хорошо провести выходной. Передавайте привет вашей супруге.
— Передам, — улыбнулся Салехов. — Вы не думайте, товарищ майор, я совсем не в обиде на вас. Служба!
21 марта 1949 года. 19 часов 35 минут по местному времени.
Городское кладбище города Читы.
— Лейтенант, покажите мне седьмой труп! — грозно вопрошал майор Волосников лейтенанта, который занимался захоронением трупов погибших в перестрелке бандитов. — Где он, я вас спрашиваю?
На снегу лежали извлеченные из разрытой могилы пять мертвых тел и останки шестого тела, завернутого в брезент. Три распаренных работой могильщика стояли, опираясь на лопаты. За их спинами трусливо пряталась женщина — заведующая городским кладбищем.
— Было шесть трупов и останки седьмого, товарищ майор, — твердил, оправдываясь, лейтенант. — Я сам лично пересчитал перед захоронением.
Волосников повернулся к могильщикам:
— Сколько было трупов?
Один из них, пожилой, прихрамывающий на левую ногу, решился ответить за всех:
— Семерых в могилу положили, как сейчас помню. Да и зачем нам труп бандитский нужен, товарищ майор? Эвон сколько могил! Этого добра у нас навалом. Мыслимое ли дело, труп воровать?
— Что же он сам из могилы выкопался? — не отступал Волосников. — Или вы ему помогли выбраться?
— Как же он мог выбраться? — с недоверием произнес хромой могильщик. — Дык в яме все мертвяки были. Я на фронте три года был, разного насмотрелся. Что я мертвых от живых не отличаю? Хоронили-то их голышом. Ужо как мы могилку-то раскопали, приготовили, они совсем захолодеть успели. Когда мы их в яму покидали, они совсем не гнулись от мороза. Мы-то ее часа три копали, не меньше, земля сильно ледяная… Нет, точно, все мертвые были.