Мой взгляд скользнул по моей попутчице и остановился на ее бумагах, лежащих слева от нее. Я в жизни перевидал множество различных документов, но шапка верхнего показалась мне знакомой. Присмотревшись, я не мог остаться к нему равнодушным — это был документ моего банка.
— Чем вас, скажите, пожалуйста, заинтересовал мой банк? — спросил я.
Она посмотрела на меня оценивающе, но потом до нее дошел смысл моего вопроса.
— Ваш банк?
— Конечно. Я ведь в нем работаю.
— Неужели? — с некоторой долей ехидства спросила она. Она вполне всерьез считала, что я обычный операционнист.
— Представьте себе, да! — ответил я. — Я не только в нем работаю вице-президентом, но и владею его акциями. Поэтому мой вопрос не просто из чистого любопытства. Это вполне профессиональный интерес.
Она захлопала ресницами, словно это помогало ей решить архиважную задачу — определить лгу я или говорю правду. Я решил помочь ей расставить все точки над i.
— Моя фамилия Рабер. Рабер Михаил Аркадьевич. Надеюсь, что мою фамилию вы должны знать, — произнес я спокойным голосом.
Эту фамилию она явно знала.
— А что бы не было какого-то непонимания, — продолжал я, — то прошу вас взглянуть на мой паспорт и убедиться, что я — это я и никто другой.
И я показал ей первую раскрытую страничку моего паспорта со своими анкетными данными. Это ее успокоило. Она смутилась, даже слегка порозовела от волнения:
— Но я не представляла себе кто вы! Вы знаете, вообще-то я ехала на встречу с вами.
— А встретили меня намного раньше, чем ожидали. Какие-то проблемы? — небрежно поинтересовался я, нарезая на столе колбасу дольками.
— Большие, — созналась она. — Висящий кредит… Очень большой для меня…
Оказалось, что ее зовут Инной Владимировной. Ее холодное безразличие к моей скромной персоне вдруг резко растаяло как дым. Она заговорила, рассказывала мне, как открыла фирму, о трудностях, которые она старалась форсировать. От коньяка Инна не отказалась. Мы пили из небольших серебряных стаканчиков, которые я всегда беру с собой в дорогу. Закусывали и смеялись. Одной бутылкой дело не закончилось. Инна извлекла из своих запасов вторую, тоже с коньяком. Не таким дорогим, как мой, но тоже вполне приличным. Три часа застольно-деловой беседы, местами переходящую в романтическую сделали свое коварное дело. Инна и я были в хорошем подпитии и я, держа ее за руку, говорил ей:
— Вашу проблему я решу, не нужно беспокоиться.
— Я отблагодарю вас, я буду очень признательна, — отвечала она, бросая на меня томные, многообещающие взгляды.
— Посмотрим, посмотрим, — я тоже посматривал на Инну как мартовский кот перед случкой. Но голос проходящей по вагону проводницы остудил меня:
— Станция. Остановка двадцать минут!
— Я, пожалуй, выйду проветриться, — сказал я. — Покурю на свежем воздухе.
Инна решила остаться в вагоне. Я взял сигарету из пачки, бензиновую зажигалку, с которой никогда не расставался из-за полюбившегося мне запаха, сунул паспорт с деньгами в карман тенески и вышел из вагона. Вдохнув вечерний воздух, я прикурил и стал лениво осматриваться по сторонам.
Подумал мельком, что моя попутчица Инна ничем не лучше и не хуже людей нашего времени. Хотя люди, особенно женщины, сильно испортились. Помню прочитанный где-то случай, как в Великую отечественную войну, во время оккупации сельская учительница, не зная как накормить своих голодных детей, за несколько банок тушенки, согласилась провести ночь с немцем. Утром она принесла тушенку домой и повесилась, оставив записку, в которой сообщала, что не может больше жить после своего поступка… Теперь женщины совсем другие — они готовы спать с кем угодно, не потому, что голодают их дети, а потому, что сами хотят жить в роскоши.
По перрону, приближаясь ко мне, с сумками бежал какой-то мужчина, видимо боясь опоздать на посадку. Я еще подумал, куда он так спешит, ведь поезд будет стоять еще не меньше пятнадцати минут. Поравнявшись со мной, этот торопящийся пассажир вдруг споткнулся, и нелепо взмахнув руками, начал падать. Одна из сумок выскочив из его руки, стукнула меня в грудь и, покачнувшись, я сильно ударился головой о стоящий вагон. Что было дальше, я плохо помню, наверное, потому, что потерял сознание.
26 декабря 1948 года. 22 часа 08 минут по местному времени.
Станция Черная. Читинская область.
Шифротелеграмма И.В. Сталина секретарям обкомов, крайкомов и руководству НКВД-УНКВД о применении мер физического воздействия в отношении "врагов народа"