— Ну, разумеется! — ответил я. — Это же не фальшивые, а самые настоящие деньги.
— Так, понятно. Значит не фальшивые? — капитан уже с трудом сохранял спокойствие, его просто распирало от смеха. Он извлек из кармана купюру в один рубль и, развернув, держа двумя руками, показал мне:
— А эту бумажку в магазине или на почте примут?
Я, увидев перед собой денежный билет, который имел хождение на территории СССР с начала 1948 до реформы 1961 годов и не смог сдержать улыбку:
— Нет. Эти деньги точно не примут! Они уже не действительны.
Капитан спрятал рублевую бумажку в карман, уточнил:
— Выходит, гражданин, по твоим словам, у меня фальшивые деньги, а у тебя нет?
— Нет, не фальшивые, они старые, давно вышедшие из употребления.
— Оставим деньги в покое, — решил капитан, потрясая моим документом. — Где ты взял этот паспорт?
— В милиции, где же еще?! — ответил я.
— В какой милиции?
— Какая милиция бывает? В паспортном столе. Не знаете, как паспорта выдают?
— Знаю, — ответил Окунев. — Но не такие странные. Первый раз такой паспорт вижу! Сам делал? Силен!
— Я не занимаюсь подделкой документов, — возразил я. — Не умею этого делать!
— А кто его тебе сделал?
— Да я уже говорил: в милиции получил! Почему вы не хотите понять самого элементарного?
Капитан Окунев остался невозмутим:
— Значит, будем считать, что паспорта у тебя нет.
— Как нет? — я даже слегка привстал и, показывая на стол капитана, бросил: — А разве вы не мой паспорт в руках держите?
— С немцами воевал? — вдруг спросил капитан.
— С какими немцами? — не понял я.
— С фашистами! — разозлился Окунев, удивляясь моему тупоумию. — На фронте был?
— Нет, не воевал! — я тоже смотрел на Окунева, поражаясь какие идиотские вопросы он мне задает. — Война с немцами давно кончилась.
— И как давно? — капитан замер, ожидая моего ответа.
Я посмотрел в сторону, быстро подсчитал в уме даты и выдал:
— Шестьдесят шесть лет назад.
— Ну и где ты был все это время? Откуда ты вообще взялся?
— Наверное, случился сдвиг времени. Не знаю, — ответил я. — Поверьте мне. Я, вероятно, попал в прошлое. Только не знаю, как это объяснить.
Капитан смотрел на меня в упор и… улыбался.
— Говоришь, что сейчас 2011 год? Так? — спросил он.
— Да, именно так… — мне уже становилось не по себе.
Капитан взглянул в мой паспорт, произвел вычисления карандашом и откинулся на спинку стула. Он долго и внимательно изучал меня. Наконец спросил:
— Ты уверен в том, что все, что ты мне говоришь — правда?
— Конечно, уверен, — произнес я, хотя понимал, что уже случилась какая-то непоправимая беда.
— Понимаю, — ответил задумчиво капитан.
Он взял перо и, макая его в чернильницу, начал составлять какую-то бумагу. На меня он больше не обращал никакого внимания. Закончив писанину, он вышел из за стола и, подойдя к входной двери, приоткрыл ее.
— Лысенко!
В кабинет не замедлил войти мой "казак", ожидавший в коридоре.
— Старшина, — распорядился Окунев. — Возьмешь со свободной смены еще одного бойца, и доставите этого таинственного незнакомца в городской сумасшедший дом. Сдашь его там доктору Коровину под его ответственность, и пусть наша медицина сама с ним разбирается. А то он тут такие басни рассказывает, что еще немного его послушаю и сам с ума сойду. Выводи задержанного!
— Может он все же вражеский агент? — не сдавался старшина Лысенко, видимо надеясь на благодарность и премиальные.
Окунев отрицательно покачал головой.
— Этот человек — явно не сбежавший лагерник. Совсем не похож. Упитанный и непуганый. И шпионом его назвать трудно. Какой вражеский агент осмелится появиться в нашей стране с фальшивыми документами и фальшивыми деньгами и явно считать их настоящими? — возразил капитан. — Так может поступать только явный кретин или контуженый! Ему самое место в психушке. Пусть его там осмотрит наш доктор. А вот потом мы решим, как с ним быть дальше.
Я хотел что-то сказать, но видя бесполезность слов, только рукой махнул.
Глава 2. Сумасшедший дом
27 декабря 1948 года. 14 часов 57 минут по местному времени.
Психиатрическая клиника города Читы.
К сумасшедшему дому меня привезли на той же полуторке, в которой я, уже почувствовавший сибирский мороз, боясь получить обморожение лица, снова лег на пол. Два настороженных моим миролюбием и несколькими глупыми вопросами милиционера поспешили от меня избавиться, сдали меня в приемный покой старому врачу с благожелательной улыбкой. Я заметил, что врач улыбался постоянно, словно улыбку ему наклеили на лицо. Видимо он столько лет возился с различными психами, что выработанная им манера плотно укоренилась в его сознании и отпечаталась в его поведении. Из разговоров старшины Лысенко я узнал фамилию этого доктора — Коровин, но это не прибавляло мне бодрости.