Я, молча, курил. Волосников совсем не напоминал мне следователя, он больше походил на человека, который попал в заколдованный круг и не знает, как из него выбраться. Он излагал все детали спокойно, вдумчиво. Было заметно, что он множество раз вел в уме этот разговор со мной.
- Предположим, что вы выбрались из могилы в состоянии шока. Прострелянный, истекающий кровью и заиндевелый. Но это просто невозможно физически. На таком морозе человек больше одного часа не выдержит. Ну, пусть полтора часа. А дальше его ждет смерть от переохлаждения. От кладбища до города, точнее до первого дома можно добраться пешком за полтора часа. Но мне известно, что до этого обнаженный труп Рабера больше пяти часов находился на морозе. Итого шесть с половиной часов! Потом вы появились на станции Черная. Одетый по летнему, без теплого белья. Где вы были больше двух суток? Неизвестно! А теперь самое интересное и, пожалуй, главное, что я хочу вам сообщить, Михаил Аркадьевич. Учтите, что это с вами наша приватная беседа и о ней никто не знает и не узнает. Итак, что сделал я? Ваша одежда сохранилась. Я провел самостоятельное расследование и отдал кусочки ткани на исследование в лабораторию в Москве… Знаете, какой я получил от них ответ?
Я превратился в слух. Это было крайне важно для меня.
- Лаборатория выдала мне примерно такой ответ: “Материал ткани данной на анализ не подлежит идентификации. В настоящем, ткани по такой технологии не выпускаются ни в СССР ни за рубежом. Технология ее изготовления неизвестна. Состав ткани указывает, что она изготовлена из неорганических волокон”. Что вы на это можете сказать, Михаил Аркадьевич?
Я внимательно выслушал Волосникова и теперь, обдумав все за и против решил играть Ва-банк. Я хорошо представлял, что Волосников, побывавший в Москве у Сталина будет меньше всего заинтересован в моем разоблачении. Тем более, скрывая от руководства главные факты, он автоматически становился государственным преступником, о чем он был осведомлен не хуже меня. И я решился говорить. Может, это была моя ошибка, что я поверил в порядочность МГБешника, но отступать было поздно: пан или пропал!
- Хорошо, раскроюсь, если такой базар пошел. Я действительно Рабер Михаил Аркадьевич, только рожденный в 1968 году. Как вам это нравиться?
Волосников посмотрел на меня, как будто видел впервые.
- Я догадался, - тихо произнес он.
- Нет, не вы сами, - возразил я. - У вас была подсказка. Я обмолвился об этом один-единственный раз. На первом допросе в милиции.
- Что вы рассказывали о себе, как о пришельце из будущего капитану железнодорожной милиции Окуневу?
Я этот вопрос предвидел:
- Я не рассказывал, я вскользь предположил, что я пришелец из будущего. Только и всего.
- Почему вы так ему сказали?
- А что я, по-вашему, еще мог сказать, если у меня оказался паспорт 21 века?
- Выходит, это был ваш настоящий паспорт?
- Настоящий, Николай Яковлевич! Я - пришелец в этом мире, пришелец из 2011 года…
Волосников был далеко не глупым человеком. Сейчас он лихорадочно перебирал в уме факты, которые были связаны со мной. Он закурил новую папиросу, его примеру последовал и я. Мы с ним молча курили и размышляли.
- Вот теперь вы знаете правду, - сказал я. - А она вкратце такая…
Я рассказал, что случилось со мной после перекура на станции седьмого августа 2011 года. О том, как я оказался на станции Черная, допросы, сумасшедший дом, Борлаг и все остальное. Закончив короткий, несколько сбивчивый и эмоциональный рассказ, признался:
- Я сам не понимаю, почему мои отпечатки пальцев и все остальное совпали с данными подполковника Рабера. Могу только предположить, что он мой дальний родственник, точнее дед, имевший к моменту гибели сына Рабера Аркадия Михайловича. Отсюда и наше удивительное сходство.
Но, прибавил я, все равно не понимаю, почему имеют такое сходство, даже отпечатки пальцев.
Волосников выслушал меня, помолчал и задал вопрос, который никогда не пришел бы мне в голову:
- Как звали вашу бабушку по отцу?
- Клавдия, - автоматически произнес я, и, похолодев, ошалело уставился на Волосникова и с ужасом вскричал: - Так оказывается, что моя жена Клавдия - в будущем и есть мать моего отца!
Волосников понял мое состояние, разлил коньяк по рюмочкам, предложил:
- Выпейте, Михаил, это трудно воспринимать, но по открывшимся обстоятельствам получается, что это правда… Не знаю, к сожалению, как все это уложить в разворачивающеюся передо мной почти фантастическую историю.
- Кольцо времени! - воскликнул я.
- Что это значит? - поинтересовался Волосников.
Мне пришлось бы нелегко, если бы Волосников был неученым, таким как нынешний министр МГБ СССР Абакумов Виктор Семенович. К счастью, подполковник Волосников был эрудирован, начитан, и ему не пришлось объяснять азы зарождающейся фантастики. По крайней мере, он хорошо знал роман Герберта Уэллса “Машина времени”.
Я попытался объяснить ему это как мог, добавив от себя, что совершенно не имею никакого представления, как я попал в прошлое, зачем и с какой целью. Мне это абсолютно не ясно, подчеркнул я. Это произошло против моей воли, спонтанно и совершенно неожиданно. Темнота в сознании и я тут.
- Готов вам поверить, Михаил Аркадьевич, - произнес Волосников. - Если бы это случилось направлено, то вас бы готовили к перемещению. Ваш липовый паспорт и деньги сразу подтверждают полную правоту ваших слов…
- Теперь вы знаете все. Что будет со мной дальше? - спросил я. В душе стало пусто и тоскливо.
- Ничего не измениться! - ответил Волосников. - Вы идете на задание.
И тут я услышал от него слова, которые несколько дней назад говорил Клавдии:
- Забудьте обо всем и как можно скорее! Если о нашем разговоре узнает еще кто-нибудь, то вы и я будем ликвидированы в самые кратчайшие сроки. А точнее, нас с вами медленно похоронят в подвалах Лубянской тюрьмы, и перед этим день за днем будут долго пытать всевозможными способами, выбивая из нас всю информацию. Если вы этого не знаете, как это делается, то я очень хорошо об этом информирован. Нас выпотрошат наизнанку, перед тем как убьют. Поэтому никогда, никому и не при каких обстоятельствах не смейте даже заикаться об этом. Вы погубите не только себя, но и меня. Но даже погубив меня, вы этим не спасете свою жизнь… Поэтому, лучше оставайтесь для всех полковником Рабером, это будет намного безопаснее, чем быть человеком из будущего, которого в конечном счете ожидает расстрел. Вы меня поняли, Михаил Аркадьевич?
- Увы, мне понятно! Мы с вами в одной лодке!
- Интересное выражение, - заметил Волосников. - Но оно удивительно точно характеризует наше с вами положение.
Мы замолчали. Потом Волосников произнес как бы в раздумье:
- Представляете, сколько людей из различных группировок нашей партии захотели бы воспользоваться вашим знанием будущего в своих, корыстных целях. А такие группировки есть. Люди, получившие власть, опасны уже тем, что считают свое назначение на должность наместничеством. Мы с вами обязаны не допустить протечки информации. Это зависит лишь от вас.
- Понимаю, - угрюмо буркнул я. - Но разве я дал повод усомниться в своем умении громко молчать?
- В этом я убедился лично, поэтому я изначально не считал нужным поднимать вопрос о вашей ликвидации, - признался Волосников.
Я услышал, то, что хотел услышать. Я протянул свою руку Волосникову и пообещал:
- Спасибо, Николай Яковлевич! Даю вам честное слово, что никто не услышит о том, кто я на самом деле!
Волосников ответил мне коротким рукопожатием и вдруг спросил:
- Когда это случится?
Я понял, о чем он спрашивает. О смерти Сталина.
- В 1953 году.
Волосников, услышав это, растерялся. Лицо его покраснело, руки чуть подрагивали, когда он подносил папиросу ко рту. Около минуты он был в состоянии тихого шока.