- А будущее… оно какое? - с запинкой произнес он. - Вы живете уже при коммунизме?
- При капитализме! - брякнул я. - Коммунизм - полная химера!
- У вас нет коммунизма? Нет? - Волосников был совершенно сбит моими словами. - Как же так? Но почему?
- Долго рассказывать, - ответил я. - Только этот ваш ГУЛаг стал одной из важных основ воспитания будущих поколений. Он развил в людях ненависть, злобу, нетерпимость и безнаказанность. О нем мало кто знает у нас, но по его закону все живут в моем времени. Это страшно! Жизненное устройство в ИТЛ слепо взято на вооружение массой людей страны. Причем, люди построили это общество сами! “Подохни ты сегодня, а я завтра”. Эго главные принципы и основы моего общества. Вот как мы живем в будущем!
Волосников был в растерянности. Таким я его никогда не видел.
- Но разве воры были не истреблены в вашем времени?
- Нет, - ответил я. - Вместо них пришли другие… Более страшные, более беспощадные.
Я отвечал на вопросы Волосникова односложно, понимая, что мои ответы будут порождать десятки других вопросов. О многом старался умалчивать и не акцентировать его внимание на вопросах моего времени.
- …Вы хотите сказать, Михаил Аркадьевич, что в Будущем, о котором вы мне рассказываете просто шокирующие сведенья, никто у вас не знает про систему ГУЛага?
Я посмотрел на своего собеседника с некоторым налетом недоверия, размышляя, почему он не может понять, что нашему забитому народу никто не даст возможности помнить про это. И сказал, понимая, что мне терять, в общем-то, нечего:
- А кто может про это знать? Те, кто был расстрелян, замучен в подвалах НКВД или умер от каторжного труда на полуголодной пайке? Или думаете, что те, кто спасся, пройдя лагеря, на воле заговорил во весь голос? Ошибочка! Они, свидетели, предпочли молчать, наученные лагерным опытом. Большинство бывших зэка утратили свое здоровье и в большинстве умерли к началу девяностых годов. Только потом у нас грянула гласность, но говорить и свидетельствовать об этих преступлениях прошлого стало просто некому. Обрывочные показания отдельных свидетелей никого из нашего общества особенно не всколыхнули. Масса людей осталась глуха к их показаниям. Чудом выжившим жертвам репрессий просто не поверили, гневно обвиняя их во лжи и клевете на Сталина и героическое прошлое!
Сейчас я вспоминаю Борлаг. Героическую каторгу, которую мне довелось прочувствовать на своей собственной шкуре! Пусть любой из крикливых фраеров-умников нашего времени, сидящий за компом и не спеша попивающий пивко, представит себе, что значит оказался на моем месте. Пусть хотя бы мысленно потаскает груз на своей спине двадцать километров в день на морозе минус пятьдесят градусов, и делает это ежедневно по 12 часов в сутки. Как делал я. Пусть, после этого, представит, что значит поспать в промерзшем бараке-палатке на голых нарах кишащих клопами и вшами, похавает отвратительную холодную обезжиренную, не имеющую вкуса баланду и Чернышевского[6], потеряет от цинги все зубы. Пусть отморозит все на свете, превратится в туберкулезного вонючего, гниющего заживо, доходягу, который за шваброй спрятаться может, и только после того, как пройдет все это, отмороженными мозгами своими раскинет. И я уверен, что он больше никогда не посмеет громко вякать или понты кидать[7]: “Это ложь! Не было этого”! А если просеку, что всякая шелупонь[8] туфту тискает[9], не в масть[10] трескает[11], спрошу по нашим старым воровским понятиям! Жестко спрошу! Сразу на перо посажу за гнилой базар, век воли не видать!
Волосников посмотрел на меня острым, оценивающим взглядом, немного помолчав, сказал:
- Михаил Аркадьевич, знаете, я больше ничего не хочу знать о будущем. И вам я еще раз советую: полностью забудьте об этом. Убедите себя, что вам это только приснилось, но свой сон никому и никогда не рассказывайте. Вам никто здесь не поверит. Это никому не нужно. Надеюсь, вы правильно меня понимаете?
- Как не понимаю. Разумеется, я понимаю это очень хорошо, поэтому никто и никогда не слышал моих рассказов.
- Вот это замечательно! - сказал Волосников. Но я видел, что ему не по себе. Мои короткие рассказы заставили его сильно страдать. Иногда, нет, пожалуй всегда очень тяжело знать будущее…
- Николай, проследи, что бы с Клавдией ничего не случилось плохого, - попросил я Волосникова на последок.
Он сразу стал серьезен, даже принял официальный вид:
- Сделаю все, что в моих силах, Михаил. Обещаю!
––––––––––––
[1] Тяжеловес (жаргон) - осужденный на максимальный срок, то есть на 25 лет.
[2] Выйти из распятия (жаргон) - закончить раздумье.
[3] Фиалочка (жаргон) - зэкачка в ИТЛ, осужденная по уголовной статье.
[4] Масть не проканает (жаргон) - достойные статьи УК для авторитета.
[5] Гнать по пятому номеру (жаргон) - симулировать психическое заболевание.
[6] Чернышевского (жаргон) - пайка 600 грамм черного хлеба плохой обработки.
[7] Понты кидать (жаргон) - говорить надуманное.
[8] Шелупонь (жаргон) - никчемный человек, презрительное название.
[9] Тискать (жаргон) - небылицы рассказывать.
[10] Не в масть (жаргон) - не так, неправильно.
[11] Трескать (жаргон) - говорить.
ГЛАВА 15. ЧЕРНАЯ МАСТЬ.
19 июня 1949 года. 14 часов 48 минут по местному времени.
Тюрьма города Читы.
***
Войдя в камеру и втащив за собой матрац и сидр, я услышал, как за мной защелкнулась железная дверь камеры.
- Привет всем бродягам[1] от скитальца-босяка. Я - Фокусник. Может, слышал кто?
- Опаньки! - раздался радостный вопль со стороны шконок. - Штымп[2] нарисовался!
Ко мне лениво легкой походкой подошел молодой уркаган и почти ласково спросил:
- Статья какая, бобер пухлый[3]?
Его, конечно, привлек мой мешок. Наверное, ошибочно принял меня за спекулянта. Мне совсем не понравилась встреча. Я, как подобает, с порога объявил о себе, а тут какая-то шваль не в масть рогом прет[4]!
- А ты кто такой, что бы допрос мне строить[5]? Прокурор?
Уркаган не смутился:
- А все же?
“Только зарубы[6] мне не хватает! Неужели к махновцам[7] кинули?” - подумал я, но вслух ответил:
- Пятьдесят девятая гроб три[8]! На всю катушку потянет[9].
- Ты жид? - продолжал нагло вопрошать уркаган. Этот вопрос уже разозлил меня. У правильных Воров нет национальности, а этот полуцвет глупые вопросы задает. Поэтому я не выдержал и быстро ответил с угрозой:
- Ты, шкода[10], блатарь туфтовый[11], не сечешь кто фраер голимый, а кто шишкомот[12]! А может тебя не валохать[13] надо, а под нары тряпкой мокрой загнать[14]?
Мой сидр упал на пол, одновременно кулак правой впечатался уркагану в подбородок. Невоспитанный забияка лязгнув зубами отлетел от меня и рухнул на пол. Я снова оглядел камеру, повторил:
- Я - Фокусник! Может быть, кто-то плохо слышит, о чем я толкую?
Пятнадцать пар глаз смотрели на меня. Но никто не спешил подходить ко мне. Только с дальнего черного блатного угла вышел могучего вида лоб[15], испещренный набойками. Я сразу срисовал наплечные погоны отрицалы, знаки “SS” - “Сохранил совесть”, тигриную морду с оскалом и другие воровские метки. Среди них выделялась одна. Это был распространенный девиз блатного: “Не забуду мать родную”. Думаете, о матери идет речь, которую любит заботливый сын? А вот и не угадали! О воровской семье, которую он уважает и чтит как мать. Как и клятва, которую произносят блатные: “Мамой клянусь! “
Здоровяк-урка подошел к скорчившемуся на полу уркагану, внимательно посмотрел на меня и сказал лежащему:
- Все, Вася, увянь[16]! Хватит бакланить[17]. Тер я с тобой, чтоб ты не рыпался, только не просек ты! И наказан по-братски[18] правильно.
- Но я…
- Бродяга догнал, что ты - фраер блатованый[19]. Он более зубастый.
И уже обращаясь ко мне, сказал:
- Извини, Фокусник, попутали рамсы[20], кто в хату[21] вошел. Вася припотел[22] в понятиях мало сечет. Он - духарик[23], только на басок брать умеет[24]. Ну, хватит баланду травить[25]. Меня Вадимом Белкой кличут. Покандёхаем[26], освещу твое место на шкарытаре[27]. С воли?