- Ничего, пацан, - неуклюже пошутил Белка. - Первые десять лет трудно, а потом привыкнешь!
––––––––––––––––-
[1] Постоялый двор (жаргон) - пересылочный лагерь
[2] Из песни слова не выкинешь. Действительно, именно так ругались в те времена, и пусть меня простит читатель, но что бы создать истину, приближенную к действительности мне приходится вставлять не литературные тексты.
[3] Рубильник (жаргон) - нос.
[4] УРО (аббревиатура) - Учетно-распределительный отдел.
[5] Хабалка (народное, устаревшее) - презрительное прозвище плохо, бедно одетой, некрасивой женщины.
[6] Сявка (жаргон) - недавно начавший воровать.
[7] Брус шпановый (жаргон) - подающий надежды вор из начинающих.
ГЛАВА 22. ИНДИГИРСКИЙ ЛАГЕРЬ УСТЬ-НЕРА.
15 августа 1949 года. 11 часов 04 минуты по местному времени.
Индигирский лагерь Усть-Нера.
***
Наш этап окончен. Мы стоим перед воротами Индигирского лагеря Усть-Нера[1].
- Претензии к конвою есть? - спрашивает майор Зорин обычную фразу, перед тем, как мы войдем в лагерь. Но никогда никто из арестантов не скажет, что имеет претензии. Только самый глупый. Все прекрасно знают, что любая жалоба всегда обернется против жалобщика. Поэтому все молчат. Только воры могут покуражиться. Но и мы молчим. К майору Зорину действительно претензий нет. Он - бывший фронтовик, командир, и еще не свыкся с мыслью, что мы не солдаты, а зэка. Поэтому в его поступках постоянно сквозит забота о личном составе. Все люди, а тем более зэка, это хорошо чувствуют.
Правильный, бывалый зэка, едва оказавшись в новом лагере, спешит как можно больше узнать о порядках, которые царят в нем. Кто из надзирателей суров, но справедлив, а кто - сука конченая. Кто из начальства, чем живет, их привычки и особенности характера. Эти полезные знания всегда помогают избегать ненужных ошибок.
Лагерь Усть-Нера состоит из трех зон. Я попал не в главный лагерь Усть-Нера, не в КОЛП стоящий поблизости, а в пересылочный лагерь, который был тоже отделен колючкой от остальных зон. В самом лагере происходила фильтрация всех заключенных, в так называемом КОЛП - комендантском отдельном лагерном пункте собирали рабочий контингент, который обслуживал лагерь и поселок. Эти зэка работали в самом поселке. В пересылочном лагере готовили команды для отправки в различные прииски, в которых возникала нужда в рабочей силе. В главном лагере верховодили суки, в КОЛПе - махновцы, а пересылочный лагерь был во власти законников.
Сукам в лагере противостояли бендеровцы, которых тут было множество. Бендеровцы были в своей массе здоровенные, сильные парни, и они ссученым ворам спуску не давали. Вообще, они били и черную масть и ссученых и беспредельщиков. Им было все равно, кто перед ними. Поэтому ссученным ворам приходилось нелегко. Махновцы их поддерживали, как могли.
Вот такой политический расклад воровского мира был в лагере Усть-Нера, когда я там появился.
Узнав о новом этапе, нас встречают в лагере воры. Они стоят у ворот. Их совсем мало. Это - вор в законе Ахмет, честняги и их пристяжь.
Ахмет, по обычаю своего народа приложил руки к груди и слегка нагнул голову. Он не кланяется, он - здоровается.
Свита у Ахмета небольшая: два честняги и два амбала. Одного из воров зовут Желудь, второго Вьюн. Желудь и Вьюн - молодые воры в законе. Желудь из под Тамбова, Вьюн - цыган, где родился, он и сам не знает. Он из табора, а табор сегодня здесь, а завтра уже уехал.
- Я рад вам, братья! - здоровается с нами Ахмет.
Юрок[2] Ахмет был центровым в пересылочном лагере Усть-Нера, стойкий мужик, который пережил трюмиловку, но остался верен воровскому закону. Еле выжил после лютого избиения. Был он невысок, кривоног, но широк в плечах и имел могучий торс, как витязь из древних легенд.
Уже в бараке я спросил Ахмета:
- Ты какой Ахмет? Казанский? Волченок? Саровский? Астрахань?
И я перечислил ему еще с десяток Ахметов.
Он засмеялся, похлопал себя по бедрам:
- Вай, молодец! Всех знаешь! Я думал, что я один про всех воров татарских по имени Ахмет знаю. А ты всех перечислил, ни про кого не забыл. Верю теперь, что ты вор авторитетный. Я - Ахмет Ветер.
- Я с Ахметом Челноком в Воркуте чалился, кушали вместе, с Ахметом Астраханским бебешником[3] был, Волченка по БАМЛагу знаю. Остальных не встречал, но слышал.
- Что слышал нового?
- Ахмет Мурза скурвился.
Ахмет Ветер потемнел лицом.
- Откуда знаешь?
- На пересылке в Ванино его среди сук видели. В одном бараке с ссучеными жил.
Оказалось, что Котька Ростов и Белка тоже знают кое кого из Ахметов. Тесен воровской мир!
Ахмет выложил перед нами хлеб, консервы, соленую горбушу, приказал принести чай. Когда мы перекусили и закурили после сытного обеда, Ахмет устроил небольшое толковище, в котором приняли участие все старожилы и новоприбывшие.
На счет Котьки Ростова и Вадима Белки никаких вопросов не возникло. Они были законниками со стажем. Вопрос коснулся нашей пристяжи, Васи и Матвея. Васе Ахмет сказал так:
- Ты еще шалявый[4]. Шлифовать[5] тебя надо. Но ты стараешься. Белка за тебя поручился. С нами будешь, но без голоса.
Узнав о Матвее, пожевал губами и изрек:
- Ты воевал. Но законником не был. Значит - не сука. Только законником тебе не быть никогда. Можешь с нашей хеврой склеиться[6] или живи, как хочешь.
Матвей, недолго думая решил, что остается с нами.
Началась моя лагерная жизнь.
В этом лагере было много доходяг, которые были забракованы при отборах на этапы и застряли тут надолго. На Колыме был специальный лагерь, куда свозили пеллагриков[7] и истощенных дистрофических доходяг, создавая из них слабкоманды. Но Усть-Нера находилась так далеко, что их транспортировка была нерентабельной.
Этих людей сломал голод и тяжелая работа. В силу этого они не могли трудиться и получали урезанную пайку. И при всем своем желании не могли вырваться из этого заколдованного круга. Тонкие, звонкие и прозрачные, шаркая ногами, постоянно шныряли по помойкам в поисках костей, рыбьих голов, пустых консервных банок, в общем, всего, что можно было съесть.
Их никто не трогал. Они жили своей жизнью, появляясь и исчезая как призраки.
19 августа 1949 года. 20 часов 04 минуты по местному времени.
Индигирский лагерь Усть-Нера.
***
Вечером отабунились[8] мы все в черном углу и Ахмет произнес:
- Малява к нам пришла от воров ссученых. Помощи они просят.
Все выслушали вступление, но промолчали. Ждали, когда Ахмет пояснит что, да откуда ноги растут. Суки пишут? Интересно.
- Тихарь[9] на красной зоне был. Богданом зовут. Так он там зашухерил всех, в уши операм дул, хавальник никогда не захлопывал. Раскусили его суки, да поздно. Он троим из них сроки успел привесить. Теперь суки ярятся. А его к нам в зону кинули. Просят они, что бы мы его кончили. Что скажите, бродяги?
- Как рехнулись[10]? - спросил Котька Ростов.
- За несколькими людьми смотрели, за теми, кто на подозрении был. Один оплошность совершил и засыпался!
- На очке за шкибон взяли? - поинтересовался я.
“На очке” вычисляли многих. Обычный зэка не пойдет задницу холодить лишний раз. Да и с пайкой такой скудной раз в двое-трое суток по нужде ходили. А те, кто в оперчасти сверхпаек жрали, те регулярно, ежедневно на очко бегали. Да и морды у них поздоровее были. Находили наседок по этому признаку. В лагере все на виду. Табачек лишний появился, а деревянное письмо[11] сидельцу не приходило… Откуда взял спрашивается?