Потирая шею, вор сел на полу, боясь оторвать взгляд от деревьев.
— Идем, — приказал Алой. — Время не ждет.
Из его голоса исчезли просительные нотки, ему перехотелось исполнять роль доброго мудреца.
Галент осторожно поднялся, все еще чувствуя неуверенность. Придушили его хорошо, странно, что кости не переломали. Руки и ноги болели, словно по ним долго и упорно били батогами.
Непутевый послушник Галент часто попадал под раздачу, так что присмирел, оценив силу Алоя.
Алой одернул драпировку, за которой оказались массивная двустворчатая дверь, больше похожая на ворота. Выпирающее каменное лицо, украшающее обе половины двери, взирало на вора с легкой иронией. Рогатая морда с козлиной бородкой казалось живой и всевидящей. Вместо глаз у нее были установлены рубины, но у вора даже мысли не возникло поживиться.
Молча, повинуясь воле шамана, Галент подошел к нему сзади. Алой никак не отреагировал, он был в своем мире, чего ему опасаться какого-то горожанина.
— Наконец-то я смогу вернуться домой, — прошептал он.
К шаману подлетели светлячки, оказавшиеся похожими на пух сгустками чистой энергии. Вблизи они шипели, словно рассерженные коты, наверняка они могли и поцарапать любопытного гостя. Галент не стал прикасаться к этим созданиям магии, хотя и была у него такая мыслишка.
Алой прикоснулся к двери, пробормотал что-то на незнакомом вору языке, и из его рук потекла в дверь зеленая энергия, осветившая каменное лицо. Рубины засветились, и двери начали открываться. Усмешка на лице стража стала более явной. Галента передернуло, ему казалось, что рубины пялятся на него.
Двери начали расходиться в стороны, и из закрытой комнаты пахнуло тленом. Вор дернулся и отступил, запах гнили стал ощутимее, к нему примешивался аромат цветов, влаги и сырой земли.
— Я не пойду туда! — нервно проговорил вор.
— Это единственное место, где Создатель не может услышать нас. Ты хочешь, чтобы он убил тебя за сношение с нами?
— Не знаю, что еще за создатель, но я не пойду туда!
— Жаль, но твое мнение меня нисколько не интересует. Родитель трав должен увидеть тебя.
Вора кольнули в спину, он дернулся и обернулся, чувствуя, как по спине течет кровь. Страж-древо, протянув ветвь через всю комнату, подталкивало Галента вперед. На ветви расцвел цветок, напившийся крови Галента. Ему хватило пары капель, чтобы ожить. Цветок раскрылся и выпустил облачко спор.
— Они давно не ели, — сказал Алой без эмоций.
Галент пятился от голодной ветки, тянущейся за ним. Дерево прекратило его преследовать только тогда, когда ворота в языческий храм захлопнулись. Вор вздрогнул и повернулся к шаману, стоявшему в окружении светляков. Его глаза светились, а лицо искажала гримаса удовольствия.
— Они такие же уроды, как и я, потерявшие связь с корнями, — проговорил он, очнулся и посмотрел на вора. — Располагайся, Галент. Стула тебе я не предложу, но можешь сесть на пол.
Вор глянул под ноги, он стоял на ковре, больше похожем на мох. Садиться на эту поверхность очень не хотелось. Мох пружинил и влажно чавкал, когда вор переступал с ноги на ногу.
Вдоль стен были устроены большие кадки, в которых росли всевозможные цветы и кустарники. Деревьев не было, со вздохом убедился Галент. Зато вместо них вдоль стеблей ползали многоножки, пауки, жуки, порой проносились светлячки. От кадок воняло трупным мясом, Галент поморщился, но ничего не сказал. Если уж язычникам нравится запах растений, то пусть наслаждаются им.
Некоторые цветы, похожие на бутыли приманивали насекомых и питались ими. Галент знал об этом, потому ничуть не удивился. Наверняка тут поддерживается баланс жизни и смерти, язычники тщательно следят за равновесием в природе. Сами даже не решаются срубать деревья, зато выращивают их, создавая, таким образом, дома.
Все это Галент почерпнул из книг. Он всегда скептически относился к той информации, которую писатель удосуживался изложить на бумаге. Приврать все любят.
— Ну, говори, — сквозь зубы проговорил Галент. — Долго мне еще тут находиться?
— К делу, — согласился Алой. — Мне требуется, чтобы ты проник в темницы Рачьего острова. Проник и спас моего агента.
— Ха, ха, ха, — Галент несколько раз громко хлопнул в ладоши, — твой юмор, как бы сказать, сродни целомудрию падшей женщины! Не знаю, как еще выразиться…