Сознание отключилось, и вор парил в приграничном пространстве между сном и явью. Голова его отдыхала, а тело затекало в неудобном положении. Он часто просыпался, переворачивался на другой бок, пережидая, когда онемение пройдет, и снова засыпал. Так и крутился на своей лавке от станции к станции.
Поезд останавливался, казалось, у каждого столба. Тормозил он медленно, даже как-то величаво, словно был не ржавой железякой, а благородной особой. Неспешно подъезжая к платформам, паровоз информировал пассажиров гудком. Галент просыпался каждый раз и вполголоса ругался. В купе к тому же было холодно.
Каждый раз вор приподнимался на локте и смотрел в окно, изучая окрестности. Любопытство его никуда не пропало, но выходить на платформу вор не рисковал. Он не знал, можно это делать или нет. Обычно состав стоял пару минут, а затем, натужно пыхтя, вновь отправлялся в путь.
Пару часов спустя, вор все же уснул, но лишь для того, чтобы быть разбуженным у очередной станции. За время пути Галент привык к постоянным шумам и уже научился игнорировать их. Разбудил его не гудок и даже не драка в соседнем купе. Галент проснулся от каких-то крикунов за окном.
Вор сел на лавке, потер глаза и выглянул в окно. Осторожно, краем глаза.
На этой станции паровоз заправлялся водой и углем, так что состав не спеши трогаться. Вагоны были брошены у открытой платформы. Тут даже касс не было. Но была открытая площадка на насыпе, на которой собрались, пожалуй, пять десятков разгоряченных мужчин. Они что-то яростно обсуждали, до Галент доносились обрывки их речи.
Сборище ничуть не интересовалось прибывшим поездом, а значит, и вором. Это обнадеживало, Галент хмыкнул — кому он вообще тут мог понадобиться. Если церковники не объявят за его голову официальную награду, никто и пальцем не пошевелит.
Галент встал, подергал окно, пытаясь его открыть, но рама промерзла, да к тому же была утеплена ватой и воском.
— Зря только добро переводите, — прокомментировал Галент, отколупывая воск.
В купе было так же холодно, как и раньше.
Галент вышел в коридор и направился в тамбур, где можно было открыть дверь. Раз уж эти достойнейшие (несомненно!) люди прервали сон Галента, то их следовало послушать. Спорили или митинговали — Галент еще не разобрался что к чему — они громко, с умением, являя всю силу своих легких. Галент, спустившись на платформу, прислушался.
Сначала он не понимал о чем идет речь, но вскоре уловил суть. Эти ребята громыхали о каких-то своих интересах, которые притесняются Церковью. Галент сделал пару шагов по направлению к сборищу. Все вопросы, касающиеся Церкви, его весьма интересовали.
То было собрание инженеров и крупных мастеровых с окраин Города. Галент не знал точно, где он находится, но все районы, расположенные рядом с промзоной, были для него окраинами. Почти побережье. Мастеровой люд громко обсуждал последние слухи, которые витали в Городе. Речь шла не о Галенте и его похождениях, хотя кое-что сказали и резне в Гончарне. Мастеровые обсуждали смерть своего коллеги, жившего на востоке Города — о Феррате.
Галент удивился, он и думать забыл об этом еретике, которого Церковь объявила знаменем ереси. Занятый своими делами, он игнорировал жизнь остальных горожан.
— Сколько еще можно?! — вскричал, взобравшийся на ящики оратор. — Скольких из нас еще Церковь лишит возможности работать?! Она же ограничивает наши возможности, тормозит прогресс! Чем мы хуже эльфов, которые могут творить свои механизмы без оглядки на священников?! Я предлагаю немедленно написать обращение в Городской Совет, запрещающий церковником регулировать дела механистов!
— Тогда надо договориться с цеховиками, — выкрикнул кто-то из толпы.
— Эти никогда не согласятся…
— Ага, свой кусок жирнее, а о других и не думают.
— Да не в деньгах дело! О чем вы думаете?! — оратор не унимался и походил на блаженного. — Нам же выкручивают руки, не дают заниматься нашим делом! Нашим! Мало того, что эти, — говорун смачно сплюнул, — не дают нам работать, объявляют наши творения греховными… вы вдумайтесь — греховными! Как они вообще такое выдумали! Эти церковники тормозят прогресс! Наш священный долг, мы не можем его выполнять.
— Так они и любого могут объявить еретиком. Феррат простой механист, о какой ереси может идти речь?!
— Верно говорите! Но их это не волнует! Они считают нашу работу греховной, но мы никогда и не проповедовали эту религию! Да я лучше поверю в Творца наших коллег, чем в святость этой лампочки на небе, — крикун поднял палец к солнцу.