Святой отец словно застыл на том самом месте, где спорил с герцогом Альбрехтом, сейчас он задумчиво провожал меня взглядом. Захотелось крикнуть, чтобы к чертям катился! В милость инквизиторов я не верил. Он не мог знать наверняка, что тот молоденький церковник был убит, да только людям в рясах с красным крестом над сердцем никогда не требовалось доказывать что-то, когда они уже решили, как было на самом деле. Пытка - царица доказательств! Что у инквизиторов, что у любых других дознавателей.
Мы зашли в тюрьму. Просторное квадратное помещение с лестницами вниз и вверх и решетчатыми дверьми теперь не выглядело пустым. У стен появились заваленные бумагами столы. С писарями, глухими ко всему, что вне их бесконечных чернильных строк. Никто даже не поднял головы, чтобы поглазеть на вошедших через дверные створки. Проклятый пепел! Я не стоил иллюзий, мне грозит не удушающее бюрократическое объятье, а старый добрый допрос с пристрастием. Как же так угораздило!
К моему удивлению офицер отпустил рундаширов. Я стоял посреди квадратной комнаты со свободными руками. Под скрип гусиных перьев и чье-то покашливание полезли шальные мысли. Однако додумать до какого-нибудь отчаянного решения я не успел. С лестницы, ведшей вниз, послышались грубые голоса. Когда показались головы стражников, я изумился гораздо сильней, чем несколько мгновений назад - те же самые надзиратели, что и при арнийской власти. Вроде даже те, на кого напоролись, когда бежали из заточения вместе со Шрамом и Роем.
Подофицер кивнул четверке стражников. Двое из них опять заломали руки и повели вниз вслед за огбургцем. Тюремщики... Таким все равно, кому служить.
В подземелье опустились на три лестничных пролета, каждый из которых означал новый уровень. Лестница спускалась дальше, а меня погнали по полутемному коридору третьего подземного этажа, освещенного редкими факелами. По обеим сторонам имелись почерневшие от времени промасленные двери. До слуха доносился приглушенный вопль. Кровь и песок! За одной из дверей кого-то пытали. Скоро эта участь ждет и меня.
Героя строить не стану, сделаю все, чтобы избежать пытки! Нужен всего лишь шанс, один маленький шанс, и я навсегда исчезну из Бранда!
Коридор расширился, перейдя в полукруглую площадку с каморками без дверей. Там стояли столы, на которых играли в кости тюремщики, трое надзирателей дрыхли на кушетках. Всего десяток, и тоже из прежних. Один из них едва не подпрыгнул, увидев меня. Торопливо нацепив пояс с кинжалами, он увязался следом. Проклятье! Этот узнал!
Подземный проход снова сузился. Мы шли, пока голоса отдыхающих надсмотрщиков не затихли. Лязгнул замок, открыв очередную дверь. Небольшая камера освещалась подвешенным к низкому потолку фонарем, у стены был распят голый человек. Тейвила приковали к грубой кладке, широко раскинув руки, что удерживались на стене широкими кольцами, наподобие кандалов, прикрученных к камню. Ноги, наоборот, были сведены вместе и удерживались железной петлей над лодыжками. Вокруг шеи также было полукольцо. Барон мог кое-как шевельнуться, но не присесть, ни иным способом сменить позу. Ричард был беззащитен, его тело полностью раскрыто для внешнего воздействия. Слева от него блестели пустые цепи. Не трудно догадаться, кому они предназначались.
- Жрать когда принесете? - с вызовом прорычал Тейвил, когда меня завели внутрь.
Подофицер не обратил на барона внимания, но двое стражников, чьи руки не удерживали меня, проронили ругательства и принялись демонстративно закатывать рукава.
- Прекратить! - отрезал имперец. - Не про вашу честь!
Стражники переглянулись и отступились.
- Что? Зассали? - пробасил барон и плюнул на одного из них. Тот состроил мрачную гримасу и дернулся было к арнийскому гвардейцу, но тут же с громкими ругательствами отскочил назад. Тейвил мочился, стараясь угодить на стражника. На сей раз неудачно.
- Прекратить! - снова прикрикнул огсбургец. Поднявшийся было гомон смолк.
- Сыкуны, - снова прорычал арниец.
Подофицер словно бы и не слышал его. Только сказал коротко, на этот раз мне:
- Раздевайся.
Я полностью избавился от одежды. Когда меня заточили в железо рядом с Тейвилом, в душе появилась робкая надежда. Цепи замыкались замками, чьи щелчки означали, что их также можно и открыть. Магия вскрывает несложный запор и без помощи рук вора, вопрос лишь во времени. Есть ли оно у меня?
К моему лицу приблизилась рожа оскалившегося в злобной гримасе тюремщика, что присоединился к конвою внизу:
- Подыхать тебе тут долго!
Я почувствовал жар. Он медленно подносил факел к моей груди. Возглас на огсбургском наречии одернул стражника.
- Хоть пальцем его тронешь, и окажешься рядом! - пригрозил имперец.
Страх, который лег на лицо тюремного надзирателя, был неподдельным. Я мог бы мстительно порадоваться, если бы только ужас тюремщика не сулил и мне нечто пугающее. До спазма в животе. Дьявол! Те крики в коридоре леденили кровь.
- Все за мной!
Снова громыхнул замок. В холодной камере остались я, Тейвил и тусклый фонарь.
Глава 17. Дела Церкви
Тело дрожало, помимо воли. В камере ощутимо прохладно, и распятый, почти без возможности пошевелиться, я замерзал с каждым вздохом. Стражники хлопнули дверью всего несколько минут назад, но уже покрылся гусиной кожей.
Ричард безбожно сквернословил; осёкшись, когда я чихнул.
- Тебя-то сюда за что, Христофер? - заговорил барон. - А? Купец?
- Я не купец. Я вор, в прошлом еще и пират. Мое имя...
Договорить не удалось. Тейвил перебил нарочито громким и отчаянным смехом.
- Купец? - полюбопытствовал он, немного угомонившись. - Ну а я шпион!
Гвардеец снова зашелся в притворном веселье. Тейвил не мог вести себя иначе перед лицом страшной смерти, не мог не храбриться. Мы оба знали, что из этой полутемной и сырой камеры, десяти шагов в длину и столько же в ширину, живыми не выйти. Никто не станет вырывать пыткой чужие тайны, когда рядом есть уши, чей обладатель унесет с собой услышанное.
Про себя решил, что буду говорить все, что палач захочет услышать, и лгать, лишь бы угодить ему. Погибать ни за что, ни про что я не собирался. Однако, как ни горько это признать, любые сказанные слова отсюда не выведут, надежда лишь на магию. Нужно, чтобы барон заткнулся! Я не мог сосредоточиться и прикоснуться к талантам, дарованным воровским богом.
- Меня зовут Николас Гард, - торопливо продолжил я, дождавшись, когда можно было снова говорить, и коротко представился, не забыв упомянуть про площадь Правосудия. Только приврал немного, исказив побег из королевской тюрьмы, дабы не обмолвиться про Запустение и не назвать некоторые имена.
Во взоре Тейвила читалось недоверие, но он слушал мой рассказ, не перебивая. Я закончил и собрался было попросить его о тишине, как в коридоре, за стеной, раздались приглушенные голоса. Произошло то, чего я и боялся. Дверь открылась, впустив галдящих тюремщиков, а, значит, времени у меня нет. Чертыхаясь, две пары стражников втащили в нашу пустую камеру тяжелый овальный стол, устроив его в дальнем углу. Кинув в наш адрес несколько дежурных угроз и оскорблений, тюремщики спешно смылись. Даже не прикрыли за собой дверь!
- Кровь и песок! - пробормотал Ричард.
Я тоже чувствовал себя подавленно, скоро начнется.
Снаружи послышался стук подкованных каблуков. Дверь отворилась, впустив в камеру фигуру в черной монашеской рясе и накинутым на голову убором. Священник или тот, кто был облачен по церковному, нес два потертых продолговатых саквояжа.
Не обронив ни звука и как будто не взглянув на узников, незнакомец приблизился к столу, поставил на него обе сумы и вернулся к двери. В полнейшем безмолвии замок лязгнул очень громко. Все также, демонстрируя отсутствие интереса к нашим персонам, монах снова подошел к столу. Шаги церковника отдавались в ушах цоканьем металла о каменные плиты.