Стул громко заскрипел, когда я на него опустилась. Я чувствовала себя бесполезной, ожидая пока она положит еду на тарелку и подаст мне. Я привыкла обслуживать себя сама. Дома я всегда готовила сама. Мой папа в основном ел на ходу. Он мог прихватить что-то по дороге с университета, оставить мне половину, и исчезнуть в своем кабинете на всю ночь. Я никогда не знала, над чем он работает. Не раз я набиралась храбрости спросить, но он ограничивался ответами: «исследование» или «не твое дело». Он едва говорил мне что-то, лишь тогда, когда я оказывалась у него на пути.
Полиция расспрашивала меня, когда я сообщила о его исчезновении, не вел ли он себя странно в последнее время? Изменилось ли что-то в его поведении? Стал ли он более скрытным? Раздраженным? Я знала, что это может помочь следствию, если дать им за что зацепиться. Но правда была такова, что мой отец всегда был скрытным и раздражительным. Вел ли он себя когда-то по-другому? Я не знала. Возможно, знает Беа. Или, возможно, он научился этому у нее.
Появившаяся передо мной тарелка вывела меня из раздумий. Беа сидела молча по другую сторону стола с точно такой же тарелкой, как у меня. На них было наложено пюре, политое коричневым соусом, зеленая фасоль и свиная отбивная. Теплый, вкусный аромат должен был бы вызвать у меня чувство голода, но мои внутренности содрогнулись даже при мысли о еде. С другой стороны, не считая арахиса, которым я перекусила в самолете, в моем рту не было ни крошки уже целые сутки, и, к тому же, это покажется грубым, если я хотя бы что-нибудь не попробую. Я потянулась за своей вилкой. Беа кашлянула в упреке, я отпрянула от столового серебра.
— Сперва, мы читаем молитву, юная леди, — сказала она. — Склони голову.
Я повиновалась и, пока она благословляла еду, удивлялась про себя, действительно ли это мать моего отца. Насколько я знаю, он никогда не ступал на порог ни одной церкви. Хотелось бы узнать, смогу ли я привыкнуть к такой долгой паузе перед едой и к этой небольшой речи.
— Благослови эту пищу, чтобы она подкрепила наши тела, аминь, — закончила она и подняла голову.
Она взяла свои столовые принадлежности, так что я решила, что сейчас можно начать есть.
Мы съели наш ужин в тишине. Ну, я говорю «мы». Я провела большую часть времени, лепя скульптуры из пюре, перебирая зеленые бобы и избегая отбивную. У меня всегда была проблема с тем, чтобы съесть что-то, что когда-то имело лицо. В конце концов, Беа заметила, что я не ем.
— Что-то не так? — спросила она.
Я пробурчала ответ.
— И что ты сказала?
— Я…я не очень-то голодна, — пробормотала я.
— Не трать в пустую хорошую еду, — ответила она. — Я не знаю, к какой легкой закуске ты привыкла в городе, но у меня ее нет. Мы едим три раза в день. И если ты проснешься от голода в середине ночи, не ищи ничего съестного.
— Не буду, — сказала я, желая исчезнуть.
Мне просто хочется спрятаться куда-нибудь, пока не вернется папа. Он должен. Он просто обязан вернуться.
Нахмурившись при виде моей нетронутой тарелки, она прокомментировала:
— Расточительство, — после чего принялась доедать свой ужин.
Потом она встала и извинилась, сказав, что ей нужно позвонить.
Я смотрела в широкое окно, сфокусировав взгляд на том месте, где верхушки деревьев встречались с небом. Фруктовые деревья не были такими высокими, как те, что росли в лесу по обе стороны от дома. Небо только сейчас начало приобретать оттенок заката. Мне еще нужно будет приспособиться к разнице во времени.
Что я здесь делаю? Кто мог похитить профессора антропологии? Иногда он был склонен к тому, чтобы остаться в университете, ночуя на диване в своем кабинете, так что если бы не погром в квартире, то мне потребовалось бы некоторое время, чтобы понять, что что-то не так. Но, несмотря на хаос в квартире, не было никаких следов взлома. Из-за этого полиция не рассматривала случившееся исключительно как похищение, они упомянули, что существует вероятность того, что он сбежал.
Даже если и так, даже если бы он оставил меня, не сказав ничего, не оставив записки, определенно, у него была веская причина для этого. Должно было случиться что-то ужасное. Что-то, связанное с его исследованием, я уверена. Он бы не бросил меня, если бы не вмешалось что-то экстраординарное. Но как я могу узнать, что же это было? Может быть, в квартире остался ключ к разгадке, но я не была в состоянии найти его, до того, как меня отправили сюда. Как я могу помочь ему через полстраны? Как я смогу вернуться домой?
Мой взгляд вернулся к столу. Если я ничего не ем, то хотя бы могу помочь с посудой. Но я не имею ни малейшего понятия, что делать с тарелками. Положить их в посудомоечную машину? Помыть вручную? Оставить на столе? Я отправилась на поиски женщины, которая являлась моей бабушкой.
Проходя мимо комнаты, заполненной красивыми, нежными чашками и блюдцами, я услышала ее голос в передней части дома. Я хотела спросить у нее, что делать.
Я подошла к передней гостиной и увидела ее расхаживающей по комнате с телефоном в руке.
— Ты не можешь ожидать, что я справлюсь с этим в одиночку, — говорила она. — Ты видел ее?
Я остановилась и сделала шаг назад, чтобы меня не было видно из гостиной. Подслушивание вряд ли поможет мне понравиться ей. Но я словно приклеилась к месту.
— Если бы ты ее видела, ты бы так не говорила, — скромно сказала она. — Клянусь, это именно эта девчонка. Ты уверена, что она…?
Молчание.
— Ну, я считаю, это верно, как и то, что ты можешь это получить. Да… знаешь, то, что я сказала. Я беру свои слова обратно. Она должна уйти. Мне следует…?
Все мышцы в моей груди замерли, словно камень.
— Ба…бабушка? — говорю я, как будто просто шла наверх.
Она повернулась, и на секунду мне показалось, что в ее глазах мелькнул и тут же исчез страх.
— Жди ее завтра, — резко говорит она в телефон и вешает трубку.
Потом она обращается ко мне:
— Да, Джульетта, что такое?
Я должна уйти. Завтра. Моя голова закружилась. Для чего я здесь?
— Эм… тарелки… должна ли…?
— Оставь. Я позабочусь об этом, — говорит она.
Я должна уйти.
— Если… если ты не против, — говорю я, — я хотела бы пойти в свою комнату. Я знаю, сейчас рано. Просто я очень устала.
— Хорошо, обживайся и отдыхай.
Она выглядит так, как будто решает, сказать ли что-то еще или не стоит.
— Спокойной ночи, — сказала она и быстрым шагом направилась на кухню.
Я проследила за ней безучастным взглядом и поднялась по лестнице. Одна нога за другой. Солнце, наконец, садилось, отбрасывая тени в коридоре. Половицы скрипели под ногами, и каждый фильм ужасов, когда-либо просмотренный мною, прокручивался в голове. Мой отец действительно вырос здесь? Он питал в лучшем случае презрение, в худшем — отвращение к маленьким городкам и сельской местности.
«Если ты не можешь справиться с городом, ты не заслуживаешь страны» — это его слова.
Этот дом, по крайней мере, в три раза больше нашей квартиры, и дополнительное неизведанное пространство нервировало меня. Я знала, что не смогу уснуть, хотя бы не взглянув на другие комнаты. В конце концов… вполне вероятно, это мой единственный шанс.
Сначала, я пошла в комнату, которая соединена с моей. Здесь не было шкафа, только большой комод и туалетный столик с небольшим овальным зеркалом. Осмотр прилегающей ванной комнаты показал, что тут давно никто не бывал. Я пересекла лестничную площадку. На этой стороне было две двери, в точности такие же, как и на другой. Я открыла первую. В комнате была мебель очень похожая на мою, воздух же был более затхлый из-за отсутствия вентилятора. Шкаф был открытым и пустым. Пустота утешила меня. Я закрыла дверь и подошла ко второй. Ручка не поворачивалась.
Я нажала сильнее, но ручка не сдвинулась с места. Я посмотрела вверх. Буквы над дверью грубые, как будто вырезанные ручным ножом, были именем. Саймон. Имя моего отца. Я отпустила ручку и отступила. Пол скрипнул под ногами. Птицы громко щебетали снаружи. Пораженная, я помчалась к себе в комнату, закрыв обе двери: в коридор и в ванную. Я села на кровать, подобрав колени. Насекомые клекотали снаружи. Я вспомнила широкие, желтые глаза, которые увидела в Нью-Йорке. Я была в истерике, лепеча о монстрах, когда пришла полиция. Они уверяли меня, что то, что я видела, было кошкой. Но у кошек не такие зубы, как те… Я прижалась лбом к коленям, пытаясь не вспоминать это.