— Джул? — позвала меня Камилла.
— Я здесь, — сказала я в ответ, мой голос прозвучал на октаву выше, чем обычно.
Она вышла из-за угла, с отразившимся на ее лице недоумением.
— Мои уши снова не работают, — сказала она озабоченно. — С тех пор, как я вошла сюда. Это здание неправильное.
Я обернулась, уверенная, что Кей не промолчит, но его не было. Начала озираться, но его и след простыл.
— Что ты ищешь? — спросила Камилла, подходя ко мне.
— Тут был Кей, он просто…
Она моментально встала в стойку.
— Что? Где?
Я провела рукой по рубашке. Металлическая вещь зацепилась за мой бюстгальтер. Я вытащила ее, обнаружив, что это ключ. В4 — написано на нем.
Камилла с любопытством посматривала на меня.
— Джул…
— Он бросил его через мой воротник и исчез. Что ты хочешь от меня услышать?
Она покачала головой.
— Не он. Пожалуйста, не он.
— О Боже, нет, — воскликнула я, догадываясь, что она неправильно поняла. — Я имею в виду… я думала…но это было…
Она со вздохом забрала у меня ключ, рассматривая его.
— Так что же это?
— Ключ от одного из класса в подвале, наверное? — сказала я, радуясь смене темы.
— В4, — она указала на аудиторию рядом с лабораторией мисс Миллер. — Пустая, я думаю.
— Я ни разу не видела, чтобы кто-то входил туда, — заметила я.
Она вставила ключ в замок и повернула его, дверь распахнулась.
Здесь находилось несколько столов со старыми приборами и кусками пергамента на них. Еще больше их было прикреплено к стене, создавалось ощущение парящих призраков. Но, несмотря на тщательность, с которой прикреплен каждый кусочек, они все были чистыми.
На столе в центре комнаты рядами стояли разноцветные колбы, мензурки и флаконы. Листы с наскоро записанными на них набросками и заметками были разбросаны здесь же. Я рассматривала их, тогда как Камилла зациклилась на пустых листах.
— Это формулы, — сказала я, внимательно рассматривая колбы. — Они напоминают мне наш эксперимент.
— Невидимые чернила? — спросила она.
— Кто-то хочет знать, что на этой бумаге, — заметила я.
— Унимо.
— И, предполагаю, мисс Миллер, — изгибающийся почерк, которым написаны наброски, был мне знаком. — Тут так много страниц. Откуда они взялись?
Камилла, пожав плечами, поднесла бумагу к носу. Она покачала головой.
— Мои нос и уши все еще не работают, как следует. Как и всегда здесь. Ненавижу эту школу.
Я близко подошла к стене, присматриваясь к прикрепленным на ней кускам пергамента. Пожелтевшие, с потертыми уголками. Безошибочное ощущение того, что на них что-то спрятано, переполняло меня. Также как и с дневником моей матери.
Воспоминание о дождливом дне всплыло в моей памяти. Моя рука на стволе дерева, и острое желание обрести дом.
Едва осознавая, что делаю, я положила руку на пергамент напротив.
Покажи мне.
Линии разбежались от моего прикосновения. Я отскочила, но они продолжали двигаться от одного кусочка к другому, острые, закрученные. Медленно изображение складывалось в единое целое — портрет, выполненный весь черными мазками, за исключением глаз. Они были ярко зеленого — изумрудного — цвета. Это был мужчина с длинными черными волосами и красивым лицом, искаженным злобной улыбкой.
— Uwaa, — пробормотала Камилла. — Nanda, что ты сделала?
— Видимо, всё, что нужно — это попросить, — ответила я, сжимая руки, чтобы унять охватившую меня дрожь. — Покажи мне, — сказала я, и вновь линии разбежались по бумаге.
Воодушевленная Камилла прижала руку к следующему куску пергамента.
— Покажи мне!
Ничего не произошло.
— Ты должна сконцентрироваться.
— Так и есть, — она посмотрела на меня с любопытством. — Может, это только ты?
Я оглянулась на второй пергамент, на котором темные чернила проявились в виде замка с извилистыми башенками и развевающимися стягами.
Только я.
Камилла смотрела на меня с недоверием.
— Ты чудовище, — сказала она.
Я уставилась на нее широко раскрытыми глазами, но ее лицо озарила широкая улыбка, а зелено-золотистые глаза сверкали.
— Я тоже, — она сказала это так, будто это не было проклятием. Будто мы особенные. Я особенная?
— Что ты можешь делать? — спросила я.
— Улучшенный слух и обаяние, обычно. И я ломаю вещи, — она рассмеялась. — Как и ты.
— Я ничего не ломаю, — запротестовала я.
Камилла указала на портрет.
— Ты нарушила его. Заклинание.
Я с удивлением взглянула на нее. Это то, что я сделала? Нарушила заклинание?
Я положила руку на бумаги, находящиеся на столе, пытаясь определить, почувствую ли я то, что на них что-то скрыто. Я ощущала слабое сопротивление в моей голове, будто мелкая сетка была по всей длине пергамента. Я представила, как снимаю ее, на этот раз медленно. Покажи мне.
Послание проявилось словно мираж, все еще скрытое за туманной дымкой. Когда я дотронулась пальцами до пергамента, туман рассеялся. Линии растеклись от моего прикосновения, превращаясь в водопад.
Я отступила назад, тяжело дыша.
— Ты права, — ахнула я.
— Потрясающе, — протянула Камилла, восхищенно осматривая листы.
Покажи мне. Покажи мне. Покажи мне. Я прикоснулась к каждому куску пергамента, наблюдая, как они оживают под моим прикосновением. Прежде чем я осознала это, я проявила все изображения в комнате. Я оглянулась на дело своих рук.
На большей части картин изображены пейзажи и здания, на вид достаточно древние. Леса, реки, дома с соломенными крышами, замки. На некоторых изображены коробка с ювелирными изделиями, корона, зеркало, похожее на то, что расположено в саду, но с другим орнаментом. Серебряная лиса, смотрящая умными глазами. Но портреты наиболее занимательны.
Камилла как раз замерла возле одного из них. Я подошла к ней и поняла, почему она застыла — лицо, нарисованное на пергаменте, определенно, принадлежало Габриэлю. Но его выражение неправильное — серьезное, предчувствующее что-то плохое, оно чем-то мимолетно напоминало Риса в одном из его настроений, но сморщенные шрамы, выглядывающие из-под воротника, говорили о том, что это опекун Камиллы. В нижней части пергамента нарисован синий символ, напоминающий повернутую на бок восьмерку и имя — Гокай Кацуро.
— Как думаешь, это его настоящее имя? — мягко спросила я.
Она промолчала.
— Что это? — спросила Камилла, указывая на символ.
— Думаю, знак бесконечности, — ответила я и, взглянув на ее выражение лица, добавила, — ну знаешь, то, что длится вечно.
— Я видела это, — сказала она, направившись к другой стене. — Вот, — она указала на другой портрет. — И там.
Я снова посмотрела на зеленоглазого человека с усмешкой на лице. Надпись гласила: Хемлок и ничего больше, кроме символа бесконечности такого же цвета, как и глаза незнакомца.
Я подошла к Камилле, посмотрев на следующий портрет. Это была женщина, пусть и не самая красивая, но от нее исходил магнетизм, притягивающий внимание к выражению лица — смесь очаровательности и самоуверенности. Мередит Эндер и кроваво-красный знак бесконечности.
Камилла что-то пробормотала себе под нос.
— Что?
— Трое бессмертных, — ответила она, смотря на женщину с отвращением. — Когда-то они были выбраны богами. Пешки в войне. Ставки на победителя, — она покачала головой. — История, которую Габриэль рассказывал мне.
— Кто выиграл?
— Он сказал, спроси меня позже, — она посмотрела на его портрет с непередаваемым выражением лица.
Картина рядом с ним попалась мне на глаза. Меч Тейлоров — так она подписана.
— Камилла, — я потянула ее за рукав, указывая на картину. — Как думаешь, это то, что хотел тот парень?
Это весьма некрасивый меч, выполненный в старом стиле. На рукоятке и ручке не было ничего примечательного, за исключением, возможно, полного отсутствия индивидуальности.