Александр Корнеевич велел выдать мне постоянный пропуск. И я начал выезжать с оперативными работниками па места происшествий и постигать методы, с помощью которых раскрываются преступления. Я присутствовал при допросах в отделе дознания, в кабинетах следователей. И передо мной раскрывались тяжелые человеческие судьбы, изломанные, уродливые характеры. В криминалистическом музее я увидел в документах и фотографиях историю многих преступлений, макеты орудий рецидивистов. И это помогло мне ознакомиться с жестоким и гнусным уголовным миром.
Когда передо мной открылись двери научно-технического отдела, голова пошла кругом. Достижения физики, почерковедения, медицины, электроники, химии, дактилоскопии, биологии, рентгенографии были поставлены на борьбу с преступностью.
Сотрудники научно-технического отдела, как и все работники милиции, стремились не только раскрыть любое злодеяние, но считали своим долгом предупредить преступление. В этой напряженной работе им помогали профессора, кандидаты и доктора наук, изобретатели и крупные научные учреждения.
Бессознательно я присвоил многие взгляды, рассуждения, привычки, даже внешние черточки подполковника Александра Корнеевича Кудеярова герою моих повестей — майору Виктору Владимировичу Градову. Только я довел Градова до звания полковника, а Кудеяров уже был комиссаром.
— Что же это ты держишь в черном теле твоего Градова? — спросил меня Александр Корнеевич. — И в звании не продвигаешь: я скоро собираюсь на пенсию, а твой Виктор Владимирович все еще орудует так, будто и годы ему нипочем!..
Это был редкий случай, когда живой человек тревожился за созданного по его подобию литературного героя.
— Не беспокойся, — заверил я Кудеярова, — выйдя на пенсию, ни ты, ни Градов не почиют на лаврах! А вот я, того и гляди, сяду в лужу из-за дела Золотницкого.
— Ну, давай разбираться вместе, — сказал Александр Корнеевич и попросил секретаря вызвать нескольких работников подведомственного ему отдела.
А я тем временем вкратце изложил ему свои предположения.
Я смотрел на спокойное лицо Кудеярова, его черные веселые глаза, зачесанные назад седые волосы, открывающие большой с морщинами лоб. Этот милицейский генерал мог бы сойти за режиссера крупного театра или профессора-медика. Ничего «воинственного»! Его страстью — кто бы мог подумать! — было пчеловодство. Он имел на даче несколько ульев.
Сотрудники вошли в кабинет. Многих я давно знал. Кудеяров предложил всем сесть и положил перед нами альбом с фотографиями фарцовщиков. В нем были снимки молодых людей, выклянчивающих у иностранцев пестрые тряпки. Этот «товар» они сбывали глуповатым дамочкам и стилягам. Безусые скупщики и продавцы контрабанды боялись Уголовного розыска и прятались за разными кличками: Буйвол, Лягушонок, Сковорода, Красавчик, Бамбина… Как принято в уголовном мире, они объяснялись между собой на особом жаргоне, безжалостно уродуя русский язык и коверкая иностранные слова.
Вот на снимке двадцатилетний Француз. Он сидит на диване, рядом лежат его «трофеи»: нейлоновые рубашки, непромокаемые плащи «болонья». Вот Фиксатый — года на два старше Француза, закрывает от фотографа лицо рукой, он стоит за спинкой кресла, на котором выставлены зарубежные мокасины, женские сумочки, патефонные пластинки. Вот ровесник Фиксатого — Могиканин, продающий магнитофон «Грюндиг», английские галстуки…
Я листаю альбом, а мне рассказывают, что бывает и так: иностранный подпольный коммерсант почти все распродал, и тогда фарцовщик покупает ношеные пиджаки и брюки, грязную сорочку, носки. Но откуда у спекулянтов контрабандой столько свободного времени? Они нигде не учатся, не служат. Если только им грозит отмена паспортной прописки, они на месяц-два поступают на любую работу, а потом уходят «по собственному желанию». Эти жалкие бездельники высматривают в аэропортах и в гостиницах подходящего иностранца и обхаживают его до тех пор, пока он не соглашается что-нибудь продать. Постепенно фарцовщики заводят себе круг покупателей, посредников и укрывателей контрабанды…
— Вот он!
На меня с фотографии смотрел Белкин. Я узнал его, несмотря на то, что он был с бородкой, длинными волосами. Белкин был снят во весь рост. Над фотографией синими чернилами было написано: «Роберт Ильич Белкин. Кличка „Лорд“.
Оказалось, что впервые Белкина задержали с контрабандой четыре года назад (ему было двадцать три), побеседовали с ним, отобрали все заграничные товары и отпустили. Через полтора года повторилось то же самое на таможне…
Александр Корнеевич прервал рассказ сотрудников и попросил меня повторить: где, как и почему я столкнулся с Белкиным. Я описал мои поиски похитителя красного портфеля, перечислил всех, кого подозревал в краже, и как, напав на след Белкина, сам видел, что с помощью синего халата он превратился в «вора-невидимку».
Услыхав это, некоторые сотрудники одобрительно зашептались.
Видя мое недоумение, Кудеяров от души засмеялся:
— Ты не думай, что тебя считают королем сыщиков! Ты просто «вышел» на Белкина вполне профессионально, так же как «вышли» бы они.
Он велел одному из работников принести «Дело Белкина».
Александр Корнеевич вынул из папки толстый конверт и рассказал, что недавно в большой религиозный праздник в подмосковный старинный монастырь съехалось немало туристов, гостей. После праздника спохватились, что исчезла икона шестнадцатого века. Это произведение старорусского искусства давно было взято на государственный учет. Известно, что во всем мире высоко ценятся старинные русские иконы, иностранцы охотно покупают их у фарцовщиков. Работники Угрозыска, в связи с этой кражей, взяли под подозрение нескольких фарцовщиков, в том числе Белкина. Вскоре выяснили, что он несколько раз встречался с неким малопочтенным иностранцем, — а потом передал ему четыре коробки, в том числе одну большую, из-под печенья, по размеру соответствующую украденной иконе. Тут же Александр Корнеевич вынул фотографию, на которой аппаратом ночных съемок был запечатлен весь эпизод. Оперативные сотрудники отправились на место происшествия — в городок, где расположен монастырь. Там узнали, что Белкин жил в той же гостинице, где и представители зарубежных кинофирм и газет. Одна из наших киностудий должна была снять несколько эпизодов торжественного молебствия. За границей всё еще трубят о том, что у нас не только запрещены богослужения, но даже колокольный звон. Белкин пристроился помощником к кинооператору и таким образом попал в монастырь.
Как же он мог проникнуть ночью в церковь, когда она запиралась и охранялась?
Пришли к заключению, что икона была похищена во время богослужения. Но скоро это предположение отпало: икона висела на правой от входа стене, у всех на виду, и ее нельзя было незаметно снять. И тут стало известно, что праздник продолжался не один день, что во время службы в церкви иногда выключали электрический свет, а восковые свечи оставляли большую часть церкви в полумраке. Решили узнать, где находился в это время Белкин. Для этого попросили киностудию сделать несколько увеличенных фотокопий с кинокадров молебствия. Разглядывая их через лупу, нашли Белкина. Он в черной рясе стоял в гуще черных ряс! Кудеяров подал мне эту фотографию: оператор стоял под помеченной красным крестиком иконой, которая потом исчезла. Когда в церкви погас свет, Белкину достаточно было протянуть руку к иконе, снять ее и спрятать, скажем, под рясой.
Почему же у вора сразу не произвели на квартире обыск и не арестовали его? Потому что это могло послужить сигналом тревоги для зарубежного покупателя, и он попросил бы кого-либо из знакомых взять старинную икону в свой багаж и провезти через границу. Теперь же, перед самым отлетом за рубеж, иностранец подвергнется личному таможенному досмотру и ценное произведение искусства останется на Родине.