Я почитал Раффлса как мастера своего дела. Он, как и другие представители нашей профессии, испытывал настоящее презрение к любого рода заурядным кражам. В случае, если трофей нельзя было спрятать на себе, он был ему не нужен, будь то старое шеффилдское серебро, вещи из чистого серебра или даже золота, ему это было неважно. В отличие от остальных из нас, Раффлс все же нередко позволял прихотливому духу коллекционирования одержать вверх над его профессиональной осторожностью. Старые дубовые сундуки и даже винный шкаф из красного дерева, за который он, без сомнения, заплатил, как честный гражданин, было невозможно перенести из-за тяжести, и их единственное назначение было в том, чтобы хранить многочисленные антикварные расписные тарелки и фамильные ценности, которые у него не хватало храбрости использовать по назначению, расплавить или продать.
Он мог только пожирать их глазами за закрытыми дверьми, а я все время дразнил его этим. И наконец однажды днем я его даже застал за излюбленным делом. Это было во время моего «ученичества», в безмятежный период в Олбани, когда Раффлс, казалось, не оставил ни одной невзломанной квартиры в Лондоне, и я неизменно играл роль его соучастника. Я пришел к нему из-за телеграммы, в которой он сообщал, что уезжает из города и должен попрощаться со мной перед отъездом. Вначале я подумал, что его вновь захлестнуло сумасшествие от долгого созерцания бронзовых чашек и тусклых чайников, которые, кстати, когда я вошел, окружали его, но затем я увидел огромный серебряный сундук, в который он одну за другой укладывал свою драгоценную утварь.
– Оставь дверь открытой, Банни! Я позволю себе запереть обе двери позади тебя и оставлю ключ в кармане, – сказал Раффлс, впуская меня. – Не то чтобы я хотел взять тебя в плен, мой дорогой друг, но есть те из нас, кто способен повернуть ключ с другой стороны и войти внутрь, хотя, признаюсь, у меня этот фокус никогда не получался.
– Неужели снова Кроушай? – вскричал я, оставаясь в шляпе.
Раффлс лишь улыбнулся своей неизменной дразнящей улыбкой, которая могла ничего не значить, но довольно часто скрывала в себе большой смысл. Этой улыбки было достаточно, чтобы я в одно мгновение убедился, что наш самый завистливый враг и опасный соперник, специалист старой школы, решил вновь наведаться к Раффлсу.
– Это еще предстоит выяснить, – ответил Раффлс. – С того самого случая, как я видел его спину в этом самом окне, больше мне не представлялось возможности лицезреть его. На самом деле я всегда представлял его удобно расположившимся в какой-нибудь тюремной камере.
– Только не старик Кроушай! – сказал я. – Второго его визита нам нельзя допустить. Он слишком хороший профессиональный взломщик, я бы даже назвал его принцем среди взломщиков.
– Вот как? – спросил Раффлс холодно, остановив свои серые глаза на мне. – Тогда тебе лучше быть готовым к тому, чтобы держать оборону от вражеских принцев, когда я уйду.
– Но куда ты поедешь? – спросил я, попутно снимая шляпу и пальто и укладывая свои вещи в антикварный комод, который был одним из величайших сокровищ моего друга. – Куда ты направляешься и почему ты берешь с собой это стадо фарфоровых слонов?
От моего описания его расписной утвари по лицу Раффлса пробежала тень улыбки. Он разделил со мною одну из своих любимых сигарет, попутно отказываясь от предложенного графина.
– Слишком много вопросов, Банни, – сказал он. – Во-первых, я уезжаю, чтобы дать возможность малярам освежить это место слоем краски, а также установить электрический свет и телефон, который ты так давно требуешь поставить.
– Хорошо! – воскликнул я. – У нас наконец-то будет возможность делиться информацией и днем и ночью!
– И дать возможность другим подслушать нас и упечь за решетку? По всей видимости, ты не научишься, пока тебя не приведут в участок, – ответил Раффлс жестоко. – Но все остальное сейчас нужно. Не то чтобы мне жизненно необходим новый слой краски или я мечтаю об электрическом свете, но о настоящих причинах я могу сказать только тебе, Банни, и только шепотом. Не воспринимай их слишком серьезно, но факт в том, что есть в Олбани некие пташки, которые подозревают меня. И этот щебет наверняка начался благодаря старой вороне, полицейскому Маккензи. Пока беспокоиться не стоит, но я не хочу, чтобы это распространилось. Что ж, я думал о двух вариантах: либо навсегда съехать отсюда и тем самым подтвердить опасения всех этих пташек, либо на какое-то время уехать, придумав причину, которая даст властям право обыскать каждый дюйм моих комнат. Как бы ты поступил, Банни?
– Конечно, я бы съехал, пока есть возможность! – ответил я преданно.