— Какой герой.
— Нет, — говорит он. — Я не герой. Просто трус, скрывающийся в тенях.
Не знаю, что на это сказать.
— Ты пытался зачаровать меня, да?
— Это была хорошая попытка.
— Почему не вышло?
Он указывает на мою кристальную подвеску. Я еще не сняла ее.
— В ней есть ягоды рябины. Они действуют как защита от чар. Знаешь, откуда она у тебя?
— Наверное, из блошиного рынка, — мое сердце замирает. Оттуда большая часть моих украшений, но, когда он заговорил, я поняла, что в глубине души у меня сложилась какая-то неполная теория, что возможно, моя мать была фейри, и что я обычная во всех отношениях, кроме того факта, что не могу быть зачарована, и, возможно, по этой причине она отказалась от меня.
Детская фантазия. Ничего больше.
— Какое совпадение, ты обладаешь такими чарами и тебя пригласили на бал.
— Наверное.
Он на мгновение замолкает.
— Значит, ягоды рябины, как в сказках, отгоняют чары, — говорю я. — А что насчет других вещей. Соль? Железо?
— Соль развеет чары на смертном, это правда. Низшие фэйцы — гоблины, хобы, пикси и тому подобные — испытывают неприязнь к железу, но не высшие. Только божественная сталь, древний и редкий материал, наносит нам глубокие раны, после которых потребуется долгое время на заживление.
— Значит, вы быстро исцеляетесь?
Он кивает.
— Но мы можем быть ранены так же легко, как и любой смертный.
— Вы можете умереть от старости?
Он пожимает плечами.
— Сомневаюсь. Мы стареем намного медленнее. Наши дети стареют медленнее, чем смертные, но когда мы выглядим примерно на двадцать пять, процесс еще сильнее замедляется. Не знаю, сколько нам должно быть лет, чтобы мы выглядели старыми, не говоря уже о том, чтобы умереть от этого. Но обычно кто-нибудь убивает нас до того, как мы успеваем достичь старости.
Я игнорирую мрачность его последних слов.
— Так… сколько тебе лет? — он не выглядит так, будто ему за двадцать. Он выглядит как подросток… обработанный в марбл или фотошопе.
Он фыркает.
— Я не буду отвечать на этот вопрос. Считается невежливым спрашивать фейри о возрасте. В конце концов, это и не важно.
— Хорошо, — говорю я, даже отдаленно не удовлетворенная. — Вы можете заболеть? Отравиться?
— Ищешь способы убить нас? Потому что звучит именно так.
Я невольно смеюсь.
— Нет, мне просто… любопытно. Я никогда раньше не встречала фейри. Разве ты еще не привык к таким вопросам?
Он пожимает плечами.
— Полагаю, должен был.
Странный оборот речи.
— Значит ты, правда, не можешь лгать?
— Не открыто, нет.
— Что это значит?
Он вздыхает.
— Мы не можем говорить ничего, кроме правды, но это не значит, что мы не лжем. Все же есть много способов, которыми можно сфальшивить. Например, ты можешь спросить: «У тебя когда-нибудь были от меня секреты?. И мне не нужно отвечать «да» или «нет». Я могу сказать: " Я хранил много секретов в своей жизни, но хотел бы сохранить их как можно меньше между нами. Это не ложь. Звучит честно. Но это не так. Желание не хранить секреты — это не то же самое, что и не иметь их вовсе.
— Думаю, я поняла.
— Мы мастера обмана, дьяволы с серебрянным языком. Вероятно, безопаснее предположить, что каждое слово, кроме «да» и «нет» — ложь. Допустим, ты спросила кого-то, любит ли он тебя. Он может сказать, что любит тебя, как солнце… хотя никто по-настоящему не любит солнце. На самом деле все принимают его как должное.
— Это и вправду… очень интересно. Значит, вы не можете сказать: «Ты нужен мне, как кислород?
Аид закатывает глаза.
— Кто-нибудь еще пользуется этой фразой?
— Надеюсь, нет.
Мелькает призрак смеха.
— Нет, мы не можем этого сказать, — подтверждает он, — даже если захотим. Полагаю, мы можем сказать, что нам нужен кто-то, как сама жизнь.
— Неужели… фейри любят так же, как смертные?
Он поднимает черную бровь.
— Особенная? Быстрая? Мимолетная?
— Глубокая, — уточняю я. — Может у вас быть такая любовь, что навсегда, или она… ослабевает под тяжестью вечности?
Аид внимательно на меня смотрит.
— Не многие соединяются или женятся навсегда, это правда, — говорит он. — В конце концов, вечность — это так долго. Но да, мы любим так же, как и вы, с окончательностью, которая кажется вечной.
— Ты… ты когда-нибудь…
— Очень личный вопрос.
— Прости, просто… забудь, что я спрашивала.
— Хорошо, — говорит он. — А как насчет тебя?
Я качаю головой.