Интересно, пытается ли он избегать меня, или просто устает после своих дел.
Что он там делает?
Знаю, он предупреждал меня не выходить наружу, но он не запрещал этого прямо, да и путь открыт. Мои пальцы опускаются на блестящие черные ручки прежде, чем я успеваю сдержать их. Двери невероятно высокие и зловещие, с вырезанными костями и вороньими перьями.
Но не заперты.
Только взгляну, говорю я себе. Лишь один взгляд. Просто посмотрю, что там.
Я вздыхаю. Папе следовало меня назвать Пандорой.
Я распахиваю двери и оказываюсь в колоссальной подземной пещере, освещенной теми же кристаллами, что и дворец, и жуткой люминесцентной рекой, заросшей тростником. Вокруг темно и холодно. Пещера, как кусок пчелиных сот, выдолблена десятками, сотнями проходов, ведущих неизвестно куда, из некоторых течет вода. По туннелям разносится странный звук, похожий на вой ветра и вопль человека. Этот звук отдается у меня мурашками по спине.
Я медленно продвигаюсь вперед. Осторожно. Я не одна в этом месте. Проходы кто-то патрулирует наверху.
Нет, не кто-то. Что-то. Стражи — ожившие скелеты. И вода…
В ней нет тростника. Предметы, дрейфующие по течению имеют грубые очертания людей, но так, словно кто-то оторвал их от бумаги. Только лица выглядят настоящими.
Настоящими и напуганными.
Мой желудок сжимается, тело охватывает холодный, болезненный озноб.
— Человек, — произносит холодный голос позади меня, — что ты делаешь в этом месте?
Я поворачиваюсь на него, настолько пораженная, что сама чуть не сваливаюсь в реку. Это высокое, худое существо, одетое в длинные серые одежды, с лицом, похожим на гниющий воздушный шар, натянутый на череп. Он почти полностью состоит из костей, скрепленными лишь тонкими полосками кожи, пустые глазницы смотрят на меня с чем-то похожим на безумие.
Он наклоняет голову, когда я проглатываю свой крик.
— Прости, — говорит он холодным, хриплым шепотом, — я забыл надеть чары…
Он щелкает своими костлявыми пальцами, и на его месте появляется молодой мужчина в накрахмаленном костюме. Он выглядит почти красивым, но что-то в его лице все так же напряжено, словно чары знают, что это лишь маска.
— Кто… кто ты?
— Я Перевозчик, — говорит он. — Кто ты?
— Персефона, — я думаю о том, чтобы сказать ему, что я гостья Аида, но так ли это? Полагаю, это лучше, чем «ухоженная пленница на свободе».
Перевозчик внимательно смотрит на меня своими льдисто-голубыми глазами. Интересно, он Перевозчик, Харон, из древних легенд, или это тоже титул, передаваемый из поколения в поколение? Он не похож на фейри и все же способен использовать чары.
— Неужели мир прожил так долго, что теперь время движется вспять, а не вперед? — спрашивает он.
Я хмурюсь.
— Что?
— Персефона, — говорит он. — Я знал ее.
— Я… я не она.
— Нет, — говорит он, втягивая воздух вокруг меня, ты пахнешь смертной, а Персефона была богиней.
— Аид… Аид сказал мне, что богов не существует.
— Аид существует не так долго, как я. Возможно, Древние не были богами, какими вы, смертные, видите их, но с таким же успехом они могут и быть ими.
— А ты? — спрашиваю я, надеясь, что голос не дрожит. — Кто ты?
— Такой же древний, как они, но не один из фэйцев. Что-то другое. Камень, обретший плоть. Сущность земли. Не фэец. Не человек.
— Это, должно быть, одиноко.
— Одиноко, — повторяет он, словно никогда раньше не слышал этого слова. — Полагаю, так и есть. Я не знаю.
— Тебе никогда не было одиноко?
— Земля не умеет чувствовать.
— Ничего? Никаких… вообще никаких эмоций? Никакой боли?
— Никаких эмоций, — медленно произносит он, — и никакой боли.
Для меня это не похоже на существование.
— Что ты здесь делаешь, смертное дитя?
— Я искала Аида, — ложь. Но он, конечно же, принимает ее, так как привык, к тем, кто может говорить только правду.
— Сегодня он продвинулся довольно далеко, — говорит Перевозчик. — Иди по центральной тропинке, и, возможно, найдешь его.
— Что он делает здесь весь день?
— Почему ты не спрашиваешь?
Хорошее замечание. Мне в голову приходит внезапная мысль.
— Что ты знаешь о других девушках, с которыми он, э, развлекался здесь?