Он несколько натянуто улыбнулся.
— Это было бы… чудесно, да только вряд ли выполнимо. В противном случае это станет… концом всего часового дела.
— Да, — согласилась леди ле Гион. — Больше никто и никогда не будет делать часы.
Тик
А на этом письменном столе царил идеальный порядок.
Лежала стопка книг, рядом с ними — линейка.
И стояли сделанные из картона часы.
Госпожа взяла их в руки.
Других учительниц в школе называли Стефанией, Джоанной и так далее, но ее все без исключения называли «госпожа Сьюзен». Всегда только так, и никак иначе. Это выражение — «и никак иначе» — вообще очень подходило ко всему, что касалось госпожи Сьюзен. Она настаивала на обращении «госпожа Сьюзен» примерно так же, как, допустим, король настаивал на обращении к своей персоне «ваше величество». И примерно по тем же причинам.
Госпожа Сьюзен всегда была одета в черное, к чему директриса относилась весьма неодобрительно, но ничего не могла с этим поделать, потому что черный цвет был пристойным. Она была молода, хотя возраст ее не поддавался точному определению. Волосы, которые скорее казались белыми, чем светлыми, с одной иссиня-черной прядью, были всегда стянуты на затылке. К этому директриса относилась тоже неодобрительно и называла Архаичным Образом Учительницы, причем тоном человека, способного произносить заглавные буквы. Зато она никогда не выражала неодобрения по поводу того, как двигалась госпожа Сьюзен, потому что госпожа Сьюзен двигалась как тигрица.
Да и вообще, к госпоже Сьюзен было очень трудно относиться неодобрительно, потому что в таком случае она удостаивала вас Взглядом. Он не был угрожающим, напротив, был холодным и спокойным. Просто вам очень не хотелось почувствовать его на себе еще раз.
Взгляд оказывался полезным и на уроках. Взять, к примеру, домашние работы, еще одна Архаичная Практика, против которой безрезультатно выступала директриса. У учеников госпожи Сьюзен собака никогда не съедала тетрадку с домашней работой, потому что каждый ученик забирал с собой домой частичку госпожи Сьюзен; вместо этого собака приносила ручку и смотрела на тебя умоляющим взглядом, пока домашняя работа не была выполнена до конца. Госпожа Сьюзен умела безошибочно определять как проявления лени, так и приметы подлинного старания. И вопреки указаниям директрисы, госпожа Сьюзен никогда не позволяла детям делать то, что им нравится. Она, наоборот, позволяла им делать то, что нравится ей. И на поверку это было куда интереснее для всех.
Госпожа Сьюзен подняла картонные часы и спросила:
— Кто может сказать, что это такое?
Поднялся целый лес рук.
— Да, Миранда.
— Это часы, госпожа Сьюзен.
Госпожа Сьюзен улыбнулась, перевела взгляд с отчаянно размахивающего рукой и тихонько подвывающего ученика по имени Винсент на мальчика за его спиной.
— Почти правильно, — согласилась она. — Да, Сэмюель?
— Это картонка, которой попытались придать вид часов, — сказал тот.
— Правильно. Всегда видьте то, что есть на самом деле. И они хотят, чтобы я учила вас определять время вот по этой штуке!
Госпожа Сьюзен презрительно фыркнула и отбросила картонные часы в сторону.
— Может, попробуем как-нибудь иначе? — предложила она, щелкнув пальцами.
— Да! — хором выкрикнул класс и ахнул, когда стены, потолок и пол исчезли, а парты зависли высоко над городом.
А прямо перед ними, буквально в нескольких футах, находился потрескавшийся огромный циферблат башенных часов Незримого Университета.
Дети принялись возбужденно пихать друг друга локтями. Их совершенно не беспокоил тот факт, что подошвы их ботинок от земли отделяли целых триста футов. Странно было и то, что дети не выглядели удивленными. Им было просто интересно. Они вели себя как знатоки, которые и не такое видали. Впрочем, на уроках госпожи Сьюзен действительно видали и не такое.
— Итак, Мелани, — сказала госпожа Сьюзен. На ее письменный стол, хлопая крыльями, опустился голубь. — Большая стрелка находится на двенадцати часах, а огромная стрелка — почти на десяти, и это значит…
Винсент мгновенно вскинул руку.
— У-у-у, госпожа Сьюзен, у-у-у! — завыл он.
— Почти двенадцать часов, — вымолвила Мелани.
— Молодец. А здесь у нас…
Воздух затуманился. Парты по-прежнему стройными рядами опустились на булыжную площадь совершенно другого города. Вместе с ними переместилась и большая часть классной комнаты: шкафы, таблица природоведения и классная доска. А вот стены остались где-то далеко позади.