С величайшей осторожностью и приводящей в ярость деликатностью, словно самурай, составляющий букет, Лю-Цзы поместил листья табака на тонкую папиросную бумагу.
— Нет, я полагаю, что сейчас пройду вот в эту дверь, если вы не возражаете, — сказал он.
— Какая наглость! Значит, ты готов драться, враг пыли?
Человек отпрыгнул назад и поднял руки в жесте Битва Хека. Он крутанулся на месте и пнул ногой тяжелый кожаный мешок, причем с такой силой, что оборвалась цепь, на которой тот висел. И вновь обернулся лицом к Лю-Цзы, держа руки в позе Движение Змеи.
— Аий! Шао! Хаййя… — начал он.
Мастер поднялся.
— Подожди! — приказал он. — Хочешь ли ты узнать имя человека, которого собираешься убить?
Воин замер в своей стойке, глядя на Лю-Цзы.
— Мне не нужно знать имя дворника, — сказал он.
Лю-Цзы скатал сигарету в тонкий цилиндр и подмигнул разозленному человеку, только подлив тем самым масла в огонь.
— Всегда разумнее узнать имя дворника, мальчик, — сказал доджо мастер. — И мой вопрос был адресован не тебе.
Джереми глядел на свои простыни.
Они были покрыты записями. Его собственными записями.
Они тянулись через подушку на стену. Были среди них и чертежи, оставившие глубокие следы в штукатурке.
Карандаш нашелся под кроватью. Он даже заточил его. Он заточил карандаш во сне!
И судя по всему, он писал и чертил несколько часов. Пытаясь зарисовать сон.
Составив даже перечень деталей на обратной стороне пухового одеяла.
Все это имело смысл, когда он видел это, как молоток или палка или Гравитационный Регулятор Хода Вилбрайта. Это было похоже на встречу со старым другом. А сейчас… Он посмотрел на строчки каракуль. Он писал так быстро, что игнорировал пунктуацию, как и некоторые буквы. Но все же, в этом можно было углядеть смысл.
Он слышал о подобных вещах. Великие открытия иногда действительно происходили во снах и во снах наяву в том числе. Не придумал ли Цибета Ногтоеда наручные маятниковые часы во время работы публичным палачом? Не повторял ли постоянно Вильфрам Чепухон, что мысль о регуляторе «рыбный хвост» посетила его после того, как он съел слишком много лобстера?
Да, во сне все было все ясно. Но при свете дня это потребует некоторой доработки.
Из маленькой кухни за его мастерской слышался стук тарелок. Он поспешил вниз, волоча за собой простыню.
— Обычно у меня… — начал он.
— Тофты, фэр, — сказал Игор, отвернувшись от плиты. — Флегка подгорели, кафетфя.
— Как ты узнал?
— Игор, училфя предугадывать фелания, фэр, — произнес Игор. — Какая миленькая кухня, фэр. Я никогда префде не видел ящика с надпифью «лофки» с лофками в нем.
— У тебя есть опыт работы со стеклом, Игор? — сказал Джереми, проигнорировав последнее замечание.
— Нет, фэр, — сказал Игор, намазывая тост маслом.
— Нет?
— Нет. Я чертовфки хорош в этом. Многим хофяевам нуфны были…фпецальные аппараты, которых нигде не было, фэр. Что вам нуфно?
— Как нам стоит начать с этим? — Джереми расстелил простыню на столе.
Из Игоровых пальцев с грязными ногтями выпал тост.
— Что-то не так?
— Мне покафалось, что кто-то ходит по моей могиле, фэр, — сказал Игор, с лицом искаженным гримасой ужаса.
— Э…у тебя ведь на самом деле никогда не было могилы, так? — сказал Джереми.
— Профто фигура речи, фэр. Профто фигура речи, — сказал Игор, явно задетый за живое.
— Это моя идея для… для часов…
— Фтеклянных Чафов? — уточнил Игор. — Да, я фнаю о них. Мой дедушка Игор помогал фтроить первые.
— Первые? Но это сказка для детей! И мне это приснилось…
— Дедушка Игора фегда говорил, что в этом фем было что-то фтранное. — Сказал Игор. — Вфрывы и тому подобное.
— Они взорвались? Из-за металлической пружины?
— Не фовфем вфорвались, — сказал Игор. — Мы — Игоры фнакомы фо вфрывми. Этот был очень…фтранным. А мы фнакомы фо фтранным, фэр.
— Ты хочешь сказать, что они действительно существовали?
С этим у Игора обнаружились проблемы.
— Да, — сказал он. — И в то фе время нет.
— Вещи или существуют или нет, — сказал Джереми. — В этом я уверен. Я принимаю лекарство.
— Они фущефтвовали, — произнес Игор. — А пофле того, как фущефтвовали, их никогда не было префде. Так мне говорил дедушка, а он пофтроил эти чафы этими фамыми руками!
Джереми посмотрел вниз. Руки Игора были шишковатыми и, как он сейчас разглядел, со множеством шрамов на запястьях.
— Мы дейфтвительно верим в фамильные ценнофти в нашей фемье, — сказал Игор, перехватив его взгляд.
— Вроде передай младшему поколению, а-ха-ха-ха, — сказал Джереми. Он гадал, куда положил свое лекарство.
— Вефьма фабавно, фэр, — сказал Игор. — Но дед Игора фегда говорил, что потом это было… похофе на фон, фэр.
— Сон…
— Мафтерфкая ифменилафь. Не было чафов. Фумафедший Доктор Хитроф, что был тогда его хофяином, работал не над часами фовфем, а над фпофобом добывания фолнечного фвета из апельфинов. Вещи были другими и вфегда были такими, фэр. Будто этого и не флучалофь.
— Но оно появилось в детской книжке!
— Да, фэр. Нефколько фагадочно, фэр.
Джереми посмотрел на простыню заполненную каракулями. Точные часы. Этим было сказано все. Часы, которые сделают все остальные часы ненужными, как сказала Леди ЛеГион. Создание таких часов обессмертило бы имя часовщика. По правде говоря, в книге было сказано, что само Время было поймано в часы, но Джереми не интересовался тем, что было Выдумано. В любом случае, часы лишь средство измерения. Пространство ведь не запутывается в мерной ленте. Все, что делают часы — считают зубы на колесе. Или… свет…
Свет и зубы. Он видел это во сне. Свет, не как что-то светящееся в небе, а как колышущаяся линия, раскачивающаяся вверх и вниз подобно волне.
— Ты можешь…создать что-нибудь подобное? — спросил он.
Игор вновь посмотрел на надписи.
— Да, — кивнул он.
И указал на несколько больших стеклянных сосудов вокруг изображения центральной колонны часов.
— И я фнаю что это, — добавил он.
— В моем сне…то есть я задумывал их в качестве шипучки, — сказал Джереми.
— Очень, очень фекретное фнание, эти фофуды, — сказал Игор, осторожно обходя этот вопрос стороной. — У ваф мофно фдефь дофтать уголь, фэр?
— В Анк-Морпорке? Легко.
— А финк.
— Сколько угодно.
— Ферная кифлота?
— Бутылями, да.
— Я долфно быть умер и попал на небефа, — сказал Игор. — Профто дайте мне побольше угля и финка и кифлоты, фэр, и только ифкры полетят.
— Меня зовут, — сказал Лю-Цзы, опираясь на свою метлу и глядя, как разгневанный Динь поднимает руку. — Лю-Цзы.
В доджо вдруг стало тихо. Нападавший запнулся посереди вопля.
— Ай! Хао-гн! Гхн? Ошииииииошииииии…
Он не изменил положения, но Лобзангу показалось, будто он уменьшился в объеме, прогнувшись из воинственной стойки во что то вроде испуганного, раболепного поклона.
Лю-Цзы нагнулся и зажег спичку о подбородок противника, который безропотно это снес.
— Как тебя зовут, парень? — спросил он, зажигая свою самокрутку.
— Его зовут грязь, Лю-Цзы. — сказал доджо мастер, шагая к ним. Он пнул замершего бойца. — Ну, Грязь, ты знаешь правила. Встреться лицом к лицу с тем, кого вызвал или отдавай пояс.
Фигура несколько мгновений оставалась неподвижной, а затем опасливо, продолжая почти демонстративно заискивать, начала теребить пояс.
— Нет, нет, нам этого не нужно, — сжалился Лю-Цзы. — Это был добрый вызов. Пристойное «Иийа!» и весьма удовлетворительное «Хайааа!», мне кажется. Хорошие слова, которыми зачастую пренебрегают. В наши дни их нечасто услышишь. И мы совсем не хотим, чтобы эти штаны упали в такой момент, так?
Он принюхался и сказал.