— Ну, так кто может сказать мне, сколько времени здесь, в Генуа?
— Ууу, мисс, мисс, ууу…
Мальчик, которого звали Гордон, осторожно предположил, что сейчас три часа, к громкому разочарованию надувного Винсента.
— Верно, — сказала мисс Сьюзен. — Кто-нибудь может сказать мне, почему в Генуа три часа, в то время как в Анк-Морпорке двенадцать?
На этот раз не было никаких игнорирований. Если бы рука Винсента взметнулась вверх быстрее, то сила трения воздуха поджарила бы ее.
— Да, Винсент?
— Ууу, мисс, скорость света, мисс, он идет со скоростью шестьсот миль в час и в тот момент, когда солнце поднимается над Краем рядом с Генуа, значит, в двенадцать часов ему нужно три часа, чтобы добраться до нас, мисс!
Мисс Сьюзен вздохнула.
— Очень хорошо, Винсент, — ответила она и встала.
Пока она шла к Канцелярскому Шкафу, все, кто находился в комнате, внимательно следили за ней. По всей видимости, шкаф путешествовал вместе с ними, и если здесь и сейчас был бы кто-нибудь, кто замечал подобные вещи, он увидел бы бледные линии, обозначающие стены, окна и двери. А если бы он был мыслящим наблюдателем, он рассудил бы: так… классная комната в некотором роде все еще в Анк-Морпорке и к тому же в Генуа, так? Фокус ли это? Реальность ли? Фантазия? Или просто для этого особенного учителя между ними нет особой разницы?
Внутренняя часть шкафа также наличествовала, и в этом темном, пахнущем бумагой тайнике она хранила звезды. Они были золотые и серебряные. Каждая золотая звезда стоила трех серебряных.
Директриса, конечно, не одобряла этого. Она говорила, что они поощряют Соперничество. Мисс Сьюзен пояснила, что в этом и смысл, и директриса крайне поспешно удалилась, пока не получила Взгляд.
Серебряные звезды присуждались нечасто, а золотые — реже, чем раз в две недели, и за них, естественно, конкурировали.
Сейчас мисс Сьюзен выбрала серебряную звезду. Довольно скоро Винсент-Знайка будет владельцем собственной галактики. Но надо отдать ему должное, пареньку довольно безразлично, что за звезду он получил. Количество, вот что ему нравиться. Мисс Сьюзен отметила его, как Мальчика, Который С Наибольшей Вероятностью Будет Однажды Убит Своей Женой.
Мисс Сьюзен прошла обратно к своему столу и провоцирующе положила звезду прямо перед собой.
— И еще один дополнительный вопрос, — сказала она с некоторой злокозненностью. — Означает ли это, что «тогда» — там, в то время как «сейчас» — здесь?
Рука остановилась на полпути.
— Ууу… — начал Винсент, а затем остановился. — В этом нет смысла, мисс.
— Вопросам не обязательно иметь смысл, Винсент, — сказала мисс Сьюзен. — В то время как ответам обязательно.
Что-то типа вздоха послышалось со стороны Пенелопы. К удивлению мисс Сьюзен, лицо, которое, несомненно, однажды заставит ее отца нанять телохранителей, отвлеклось от своих обычных счастливых мечтаний и погрузилось в обдумывание задачи. Ее алебастровая рука тоже поднималась.
Класс выжидающе наблюдал.
— Да, Пенелопа?
— Везде…
— Да?
— Везде всегда сейчас, мисс?
— Совершенно верно. Отлично! Хорошо, Винсент, ты можешь получить свою серебряную звезду. А для тебя, Пенелопа…
Мисс Сьюзен вернулась к шкафу со звездами. То, что Пенелопа спустилась с небес достаточно надолго, чтобы ответить на вопрос, заслуживало награды, а за подобное философское изречение, несомненно, ей нужно было дать золотую.
— Я хочу, чтобы вы все открыли тетради и записали то, что нам только что сказала Пенелопа, — громко сказала она, садясь в кресло.
И тут она увидела, как прямо перед ней, подобно руке Пенелопы, начала подниматься вверх чернильница. Это была керамическая баночка сделанная как раз по размерам дырочки в деревянной крышке стола. Она плавно выдвинулась, демонстрируя радостную черепушку Смерти Крыс.
Он подмигнул мисс Сьюзен светящейся голубой глазницей.
Быстрым и коротким движением, не глядя вниз, она одной рукой отставила чернильницу в сторону, а другой потянулась к толстому тому рассказов и швырнула его вниз с такой силой, что темно-синие чернила выплеснулись на булыжники.
Затем она подняла крышку стола и заглянула внутрь.
Там, конечно же, ничего не было. По крайней мере, ничего смертельного…
… пока ее взгляд не упал на кусочек шоколада, наполовину обгрызенный крысиными зубами, и записку с большими готическими буквами:
НАВЕСТИ МЕНЯ
подписанную очень знакомым «альфа-и-омега» символом и словом
Дедушка
Сьюзен подобрала записку и скомкала в шарик, чувствуя, что дрожит от гнева. Как он посмел? И послать крысу тоже!
Она бросила шарик в корзину для бумаг. Она никогда не промахивалась. И иногда корзина передвигалась, для того чтобы удостовериться в этом.
— А сейчас мы отправимся и посмотрим, который час в Клатче, — сказала она детям, внимательно наблюдавшим за ее действиями.
От удара книга раскрылась. И впоследствии это сыграет свою роль в истории. И, когда уже будет слишком поздно, мисс Сьюзен будет удивляться, почему книга была на столе, когда она никогда раньше ее не видела.
И лужица темно-синих чернил останется на булыжниках площади Генуа, пока вечерний ливень не смоет ее.
Первые слова, которые читают искатели просвещения в уединенных, грохочущих гонгами и населенных снежными людьми горах неподалеку от Пупа Мира, это слова из «Жития Мгновена Вечно Изумленного».
А первый вопрос, который они задают:
— Почему вечно изумленного?
И им отвечают:
— Мгновен изучил природу времени и понял, что вселенная мгновение за мгновением воссоздается заново. Поэтому, решил он, на самом деле прошлого нет, есть лишь воспоминание о прошлом. Моргните глазом и мир, который вы увидите, не существовал, когда вы закрывали его. Поэтому, говорил он, единственно возможное состояние ума — удивление. Единственно возможное состояние сердца — восторг. Небеса, которые вы видите сейчас, вы никогда не видели прежде. Сейчас — есть идеальный момент. Будь счастлив этим.
Первыми словами, которые прочел юный Лю-Цзы, когда искал неприятности в ночном, перенаселенном и промоченном дождями городе Анк-Морпорке, были: «Комнаты в аренду по приемлемым ценам». И он был счастлив этому.
Где есть подходящая земля для пашен, стоят фермерские дома. Люди здесь знают толк в хорошей почве. Они растят пшеницу.
Где в земле лежит металл, домны превращают ночное небо в алый закат. Здесь вечно гремят молотки. Люди куют сталь.
Это угольная сторона, это мясная, а здесь простерлись пастбища. Мир полон мест, где одна вещь формирует людей и страну. А в высокогорных долинах, окружающих Пуп мира, где никогда не таит снег, раскинулся край просвещения.
Здесь живут люди, которые знают, что не существует стали, а только идея стали[5]. Они дают имена новому и тому, что не существует. Они стремятся познать смысл жизни и природу души. Они создают мудрость.
Каждой долиной посеребренных снегом гор, где даже в разгар лета ветер напоен ледяной пылью, владеет какой-нибудь храм.
Здесь живут Слушающие монахи, что пытаются уловить вдалеке от шума и гама мира далекое эхо звуков, приводящих вселенную в движение.
Здесь и Орден Крутости, замкнутая и скрытная секта, верящая, что лишь через наивысшую крутизну может быть познана вселенная, и что черная одежда и серебристые аксессуары никогда не выйдут из моды.
В своих опутанных канатами храмах на головокружительной высоте Качающиеся Монахи проверяют равновесие мира, а затем совершают долгое и опасное паломничество, чтобы восстановить его. Их можно наблюдать за этим занятием на высоких горах и изолированных островах. Они используют маленькие латунные весы, размером не более кулака. Они работают. Ну, очевидно работают. Мир пока не опрокинулся.
А в высочайшей, широчайшей и зеленейшей долине, где растут абрикосы, а ручьи даже в самый теплый день несут куски льда, стоит монастырь боевых монахов Ордена Мгновена, Ой Донг. Остальные секты зовут их Монахами Истории. Не много известно о том, что они делают, хотя некоторые отметили тот странный факт, что в их маленькой долине всегда стоит чудесный весенний день, а вишневые деревья всегда в цвету.
5
Но они все еще используют вилки или, по крайней мере, идею вилки. Как говорят эти мудрецы, может не быть ложек, но вопрос существования идеи супа считается решенным.